Через розовые очки

— Я был в ректорате, поговорил. Разумно поговорил. Тебе не следует бросать институт. Более того, ты можешь опять перевестись на вечернее отделение и пойти работать на кафедру. Ставка лаборантки у них осталась. Это, конечно, копейки, но в нашем положении мелочью не брезгуют.

— Значит, мы не едем?

— Ты не едешь. Ты остаешься в Москве.

— Значит, у нас не будет жить племянник из Саратова?

— Как же не будет, если он мне уже деньги вперед за целый год заплатил. В долларах, разумеется. Я ему уже и ключи отдал.

— А ты скрытный человек, Фридман, — сказала Даша, очень точно копируя интонацию покойной матери. — Ты эгоист, который думает только о себе, а людей просто ставит перед фактом.

Уже веки набухли слезами, а по рукам, по их тыльной стороне, пробежали мурашки, словно током обожгло. Теперь достаточно одного неверного слова, и она разревется в голос. Отец знал это состояние дочери и обычно умел упредить бурю. Подошел бы, погладил по плечу и сказал бы нечего ни значащую фразу: мол, успокойся, моя девочка, или вечную присказку совковых неудачников — все будет хорошо, но вместо этого он встал столбом у окна и, внимательно всматриваясь в подробности уличной жизни, тоже мне, Штирлиц, понес сущий вздор:

— Не следят, и на том спасибо. И это правильно, что она тут, а я — там. Они ее не знают. И никому в голову не придет нас соединить.

Это была идея отца, дать Даше фамилию матери. Видно, с самого первого часа он готовил дочь в принцессы, если не в театре, то в жизни. А зачем принцессе еврейская фамилия?

Даша уже ревела в голос, а он все бубнил на той же ноте:

— Я использовал запасной вариант и снял тебе комнату. В коммуналке, в центре. Там все рядом — и метро, и автобус. Хорошая комната, теплая. Сюда — ни ногой! Это запомни как лозунг! Ни ногой! И нас не найдут. Денег я тебе оставлю не так, чтоб шиковать, но бедствовать не будешь. Я бы тебе все оставил, но не исключено, что мне надо будет купить жилье, развалюху в деревне. Я вначале думал в тайгу дернуть, но боюсь быть от тебя слишком далеко. Письма буду писать на Главпочтамт. Раз в месяц. Чаще за письмами не ходи, не надо привлекать к себе внимание.

— Папа, ты сошел сума! — сквозь слезы выкрикнула Даша.

— Мы все сошли с ума, — покорно согласился отец.

— Скажи хоть, куда ты едешь? Ты же хотел взять меня с собой!

— Да, хотел. Там я мог бы тебя защитить. Здесь — нет. Поэтому ты должна быть разумной.

— От кого защитить? От бандитов? От иностранной разведки? От доблестной милиции? — она уже сама не понимала, плачет или смеется, но при этом знала, до истерики дело не дойдет, минута была такая, что следовало себя контролировать. — И почему мы должны бросить дом именно сегодня?

— Потому что мне дали такой срок. И хватит об этом. Давай собирать носильные вещи.

3

"Тайну рождения" принесла в клюве приехавшая из Штатов на побывку тетка Кира Львовна. Она была троюродной сестрой отца, но, не смотря на дальность родства, отношение ее с семейством Фридманов–Измайловых были самые тесные. В детстве Даша не раз "отбывала срок" на теткиной даче, унылом, фанерном строении на шести сотках. Говорят, евреев отучили работать на земле. Ничуть не бывало! И морковь вызревала, и свекла, уже яблони начали плодоносить. Дети, разумеется, помогали прорежать, поливать, окучивать. Даша ненавидела теткины сотки. Хорошо еще, что "срок" длился не больше месяца. За утомительную заботливость и хлопотливость мать звала Киру Львовну тетя Курица.

Она уехала в Штаты со всем семейством еще в девяносто четвертом. Надо сказать, что дома они совсем не бедствовали, теткин муж давно переквалифицировался из инженера в хозяйственника, а потому пригодился и в новом времени. И не родина предков их манила, об Израиле вообще никогда не было сказано ни слова. Уехали от обиды, от унижения после громкого скандала с родственниками мужа, о которых Даша знала только понаслышке. Там делили какое‑то наследство и Кириных детей обошли самым нахальным способом. Наследство было, кажется, не велико, главной ценностью там вообще были книги, самый дешевый теперь в отечестве товар, но память удерживала то благое время, когда пища духовная была важнее пищи материальной. Кира Львовна называла все эти книги "фолиантами" и говорила, что цена их равна стоимости дачи в Малаховке. Переругались страшно. А тут еще дочь засыпалась на приемных экзаменах. А каждый дурак знает, что бал ей скостили не потому, что она спутала Данте с Сервантесом, а по пятому пункту. Мрак, словом.

В семейные распри вмешалась Муза Дальних Странствий, решительно ухватила Киру Львовну за руку и отвела ее в ОВИР. Документы оформили очень быстро и, продав свою двухкомнатную, яблони и дом, который уже обзавелся каменным фундаментом и кирпичной пристройкой, обматерив родственников–антисемитов и отечество, тетя Курица взметнулась на сильных крыльях…