Через розовые очки

— Чай, лимончик, сушки? — скороговоркой проворковала Нина, глядя на Дашу с профессиональной подобострастностью.

— Нет, спасибо. Ничего не надо.

Банщица обиженно поджала губы, двинулась по проходу прочь, но была тут же окликнута басистым контральто.

— Нинк! Ты баян обещала достать! Или хоть аккордеон. У меня ж юбилей. Я в этой бане состарилась!

Через проход, в кабинке наискосок пировала веселая компания. Даше было видно только мясистое, распаренное бедро, которое мелко тряслось от поминутно вспыхивающего смеха. Пили там отнюдь не чай. Видно, с собой принесли. Десять часов утра, и когда они только успели так набраться? Разговор шел пряный, дамы вспоминали свои любовные подвиги и делились такими подробностями, что хоть уши затыкай.

"Счас, счас…" Банщица умела двигаться совершенно бесшумно. Вот дурдом! Неужели Нинка им действительно баян припасла?

Сейчас эта стриженая девица выйдет. Что узнают люди при знакомстве? Где учишься, кем работаешь, как отпуск провела, где такую хорошую кофточку достала… Но это все вопросы пятнадцатой необходимости. Есть главный — когда ты родилась? Положим, у них одинаковый день рождения… Тогда надо только разобраться, кто чья дочь и почему родители их разделили. Значит, тетя Кира не врала, а только не сказала всей правды. Но Даша не хочет новых подробностей. Пусть будет так, как есть.. Господи, как это осмыслить? Одно точно, девочки были совсем маленькими, если они ничего не помнят. А если у них разные дни рождения, тогда все сложно. Это значит, что родители решились подделать документы о рождении и в основе всего лежит какая‑то гнусная интрига. Тьфу–тьфу, какая чертовня в голову лезет!

Даша накинула на плечи полотенце и пошла к фену сушить волосы. Веселую компанию она задела только краем глаза, но картина врезалась в память, как отпечатанная на фотопленке. Четыре кое‑как прикрытые тетки. Одна красилась, разложив на столе флаконы, единственной одеждой ее были резиновые перчатки, другая возлежала в позе римской патрицианки и лениво, словно обожравшаяся коза, обкусывала пучок зелени — петрушки или кинзы, третья, скелет и кожа, суетливо с приговорками наполняла рюмки. У последней на сдобных тесно сдвинутых голых коленях стоял баян, широкий ремень с золотым тиснением резко перечеркивал пухлое плечо. Потом баян распался веером, застонали меха…

Подробности эти врезались в память, потому что они были столь же нелепы, глумливы, как и ее раздрызганные мысли. Пели из репертуара Пугачевой про полковника, пели надрывно, но не противно, со слухом у них было все в порядке. Помолчите, дайте сосредоточиться! Главное, надо подробно узнать, кто Варины родители, где живут, чем занимаются, сколько им лет. Но захочет ли Варя рассказывать ей о своей семье? Это девица как‑то уж чересчур уверена в себе, как‑то слишком любит командовать. Насколько проще все было бы, если их сходство — игра слепого случая. Даша вовсе не хочет, чтобы стриженая была сестрой. И ей нет дела до ее родителей. У нее есть свои родители — любимые, единственные.

Даша вдруг представила, как они сейчас опять голые встретятся в предбаннике. Нет, только не здесь! Она стала поспешно одеваться. Дверь была тугой, так и ударила по пяткам. А может, быть страстная песня про балет сыграла роль сквозняка.

На лавочке под тополем Даша перевела дух. Время тянулось бесконечно, казалось, липло к рукам, как паутина. Сколько можно ждать? А не лучше ли просто уйти? Зачем ей новые неприятности? Что неожиданная встреча обернется именно неприятностями, а может быть и полновесной бедой, Даша уже не сомневалась. Отец перед отъездом напутствовал, умолял, заклинал: главное сейчас — ждать, сидеть тихо, как мышь — это для нас единственная возможность выжить. Она и так живет на одной ноге, вторую негде поставить, а тут еще эта Варя, или как ее там… "Двойница" — смешное слово. Две плохие отметки — единица и двойка под одной крышкой. Такова теперь и есть Дашина жизнь. И какой навар двойница собирается иметь от их сходства? Самой банк ограбить, а ее в качестве жертвы подсунуть? И вообще, мало ли какую можно придумать пакость. Бежать надо, и немедленно!

И в тот момент, когда измученная долгим ожиданием и дурными предчувствиями Даша решительно поднялась с лавки, чтоб идти на трамвай, она увидела, как из бани вышла ее копия, которую уже и копией‑то нельзя было назвать — стройное длинноногое существо, сошедшее со страниц модных журналов. Она приветливо помахала рукой, направляясь в скамейке, и Даша поняла, что попалась, судьба успела поймать ее за подол.

2

Дашина жизнь обрушилась месяц назад, если быть точной, двадцать восемь с половиной дней, когда она потеряла разом дом, отца и весь тот привычный, безбедный быт, в котором существовала все свои двадцать семь лет. Отец умолял ее ехать с ним, только не говорил куда и зачем, а курил, бегал по комнате и твердил с угрюмой отрешенностью: