– В пяти милях отсюда живет отшельник, старый Жакоб. Он в подобных делах дока, наверняка расскажет, в чем тут секрет. Есть вещи, в которых белые люди не смыслят ровным счетом ничего. А черные неплохо разбираются в черной магии, – шериф понизил голос и оглянулся, словно опасаясь, что мертвец на заднем сиденье подслушает их разговор. – Жакоб родился лет сто назад, где-то на Антильских островах. Хозяин, купивший его, был добр и обучил маленького раба грамоте, а когда тот вырос – дал ему свободу. Жакоб поехал путешествовать по всем островам Карибского моря, был он и в Африке, на родине далеких предков. А потому, ему известны многие тайны, в том числе, – Бюкнер заговорил еще тише, – тайны вуду.
– Вуду, – как эхо повторил Гризвел. – Надо же, вуду…
Он не думал, что на Юге в ходу эта жуткая магия. Гризвелу казалось, что колдовство – прерогатива Новой Англии, с ее готическими крышами и мрачными парками, аллеи которых помнят шаги салемских ведьм. Но то, с чем пришлось столкнуться здесь – угрюмые сосны, заброшенный дом, древние легенды, жестокие и ужасные – куда опаснее того зла, что таится на Севере.
– А вот и хижина старика Жакоба, – сказал шериф, притормаживая.
Гризвел оглядел поляну и маленькую лачугу, полускрытую в тени деревьев. Тут росли не только сосны, но и высоченные кипарисы, и замшелые дубы, а сразу за домиком Жакоба расстилалось болото, заросшее ряской. Из трубы на крыше хижины вился сизый дым. Вслед за шерифом Гризвел поднялся на крыльцо и вошел в дверной проем, прикрытый одеялом. В комнате без окон, освещаемой только пламенем очага, сидел темнокожий старик и помешивал похлебку в котелке. Его шея была дряблой, а лицо изборождено морщинами, как у древней черепахи. Глаза старика заросли бельмами и напоминали темные омуты, подернутые туманом.
Шериф подтолкнул Гризвела к плетеному креслу, а сам опустился на грубо оструганную скамью, рядом со стариком.
– Жакоб, – сказал он без всяких предисловий. – Тебе известно, кто скрывается в поместья Блассенвилей. Долгие годы меня это не заботило, но прошлой ночью в их чертовом доме зарубили человека. Твое слово может спасти вот этого юношу, но если ты будешь молчать – его повесят, вместо убийцы. Расскажи мне все, не бери грех на душу.
Жакоб повернул лицо к шерифу, туман в его глазах не рассеялся, но задвигался, как бегущие по небу облака. Он долго молчал, но потом произнес звучным голосом:
– Блассенвилли… Плохие то были люди, сэра. Злые и гордые. Хорошо, что они все померли…
Он забормотал что-то невнятное.
– Так кто скрывается в доме? – встряхнул старика Бюкнер.
– Мисс Сесилия была самая гордая из них, сэра. Самая злая и гордая. Слуги ее боялись и ненавидели, а Жанна – сильнее прочих. Жанна была мулаткой, в ее жилах текла кровь белых людей. Жанна тоже была гордая, а мисс Сесилия била ее кнутом, как презренную рабыню.
– Кто прячется в поместье Блассенвилей? – закричал шериф.
Туман рассеялся, теперь в глазах старика плескалась тьма.
– Прячется, сэра? А мне-то откуда знать…
– Ты знаешь. Все ты знаешь, Жакоб. Говори, почему старые слуги сбежали из этого дома все разом?
Старик почесал лысую голову.
– Потому что всем хочется жить, сэра. Всем, даже такому дряхлому пню, как я…
– На что ты намекаешь, Жакоб? Кто-то грозился убить тебя, если раскроешь тайну?
– Это не «кто-то». Это не человек, а боги черных болот. Эту тайну охраняет Большой Змей – бог над всеми богами. Если я проговорюсь, Большой Змей пошлет своего младшего братца, который зацелует меня до смерти. Младший братец с белым месяцем на голове. Я продал душу Большому Змею, а он взамен научил меня делать зувемби…
Бюкнер вздрогнул.
– Зувемби? Я слышал, как это слово шептал умирающий и в его голосе был весь ужас мира. Кто такие зувемби?
Старик задрожал и стал отнекиваться.
– Ну что вы пристали ко мне? Я ничего не говорил. Нет! Не говорил!
– Ты сказал: зувемби, – настаивал шериф.
– Зувемби, – повторил старик, кивая. – Они были женщинами, но потом стали чудовищами. Когда готовится изумрудное питье для создания зувемби, колдуны Гаити бьют в барабаны, отмечая это великое событие. Зувемби очень ценятся на Невольничьем Берегу, поскольку им не нужны еда и вода, а живут они дольше обычных людей. Дамбала, бог чистого неба, велел своим жрецам кланяться творцам зувемби, потому что они равны богам. Но смерть ждет того из творцов, кто поведает о зувемби белому человеку.
Жакоб замолчал, и его глаза снова подернулись туманом.
– Ты уже рассказываешь о зувемби, – рявкнул Бюкнер.
– Я не должен говорить о них белым, – бормотал старик.
Гризвел догадался, что хозяин лачуги давно впал в старческое слабоумие, он говорит сам с собой, словно не замечая присутствия посторонних.
– Однажды я плясал на черном обряде вуду, и стал творцом зувемби… Я умею варить изумрудное зелье, но ни один белый не должен знать об этом… Прошу прощения, сэра, но, похоже, я заснул… Вы спрашивали, кто прячется в поместье Блассенвилей? Я не могу этого объяснить, ведь вы сочтете меня просто суеверным дураком. Но, призываю бога белых людей в свидетели…