«Черная метка» для гуру

Утром следующего дня я пришла в «Пилигрим» за пятнадцать минут до его открытия. Алина уже была там. Она сидела на своем рабочем месте, подперев ладонью подбородок. Ее глаза, полные грусти, были устремлены на картину, висящую напротив ее стола.

Эту картину Алина повесила примерно три месяца назад, когда стала заниматься с Артуром йогой. На ней был изображен красивый пейзаж, очень похожий на те, что писал Николай Рерих: остроконечные горные вершины, покрытые снегом, на фоне ослепительно яркого голубого неба. Божественная природа, завораживающая красота! Смотришь на картину – и хочется забыть о земном, думать о вечном.

– Как дела? – оторвала я подругу от созерцания прекрасного.

– Плохо, – вяло ответила Алина.

– Что плохо? Приходил вчера Борис Гришин?

– Нет, не приходил и не придет.

– Передумал?

– Передумал? Марина, все хуже, чем ты думаешь, – мрачно ответила Алина. – Гришин мертв. Наверное, тоже убили.

– Что значит тоже? Есть какие-то сомнения?

– По большому счету, я ничего не знаю. Вчера я до восьми часов сидела здесь. Вечером хотела ему домой позвонить, но постеснялась. Сегодня пришла в «Пилигрим», набрала его рабочий номер телефона. Трубку сняла секретарша. Рыдает – слов не разобрать. Одно я только поняла – умер Гришин. Как, когда… – Алина пожала плечами.

– Алина, мне ваша йога все меньше и меньше нравится. Поехали домой к Гришину. Адрес у тебя есть. Ты знаешь, с кем он жил?

– Борис душу передо мной не раскрывал. Знаю лишь, что он был женат, но о семейной жизни вслух не распространялся. Один раз его с занятий встречала жена. Гламурненькая блондинка. Высокая, длинноногая. На дурочку, правда, не похожа. Машина у нее – чисто дамский вариант, красный «Рено», малолитражка.

– Судя по выражению твоего лица, она тебе не понравилась? – спросила я, отметив пренебрежительный тон, с каким Алина отозвалась о жене Гришина.

– Не могу сказать, что она мне так уж не понравилась. Просто вместе они плохо смотрелись. Он такой серьезный, а она… Ей бы ногами подиум мерить. Поехали к ней.

Борис Гришин жил в элитной новостройке в самом центре города. Дверь в подъезд была открыта, мы уже намеривались в него зайти, как из-за двери вынырнул бдительный консьерж.

– Вы к кому?

– Мы в тридцатую квартиру, к Гришиным, выразить свои соболезнования, – я выставила вперед букет пурпурных роз, перевязанный черной ленточкой и предусмотрительно купленный по дороге.

– Да, несчастье какое! – посетовал консьерж. – Но вы уж извините, должен соблюсти некоторые формальности, – он снял трубку с телефонного аппарата и нажал две кнопки – три и ноль. – Как вас представить?

– Директор туристического агентства «Пилигрим» Марина Клюквина и Алина Блинова. Покойный часто пользовался услугами нашего агентства.

– Алло, Вероника Дмитриевна, тут с туристического агентства «Пилигрим» пришли, соболезнования хотят выразить. Пропустить? Ага, хорошо. Проходите, – кивнул он нам и добавил: – Седьмой этаж.

В проеме дверей нас поджидала пожилая женщина, по всему домработница Гришиных.

– Вы к Веронике Дмитриевне?

– Да. Можно?

– Заходите, хозяйка там, – женщина махнула рукой, показывая нам направление, куда следует идти.

Увидев Веронику Дмитриевну, я поняла, почему Алина так нелестно о ней отозвалась. Моя подруга не любит, когда кто-то выглядит ярче, чем она. А жена Гришина, вернее, теперь уже его вдова, впечатляла. Ни черный цвет траурного платья, ни скорбь на лице не могли испортить ее. Высокая и стройная, с копной золотистых волос, она походила на голливудскую кинодиву, которую неизвестно каким ветром занесло в наши края.

– Кто вы? Я вас не помню, – Вероника внимательно всмотрелась в наши лица. В ее усталых глазах читалось недовольство: у меня горе, а вы меня своим присутствием напрягаете.

Промелькнула мысль, что мы пришли зря: все равно разговора не получится.

– Вы нас действительно не знаете. Ваш муж собирался с нашим туристическим агентством посетить Гималаи. Мы, как узнали, что он скоропостижно умер, решили выразить соболезнования. Вот, возьмите, пожалуйста, это для Бориса Ивановича, – я протянула вдове цветы.

Вероника приняла букет и сухо ответила:

– За соболезнования и цветы спасибо. Можно было не утруждать себя, ограничиться телефонным звонком, все равно на похороны вы опоздали. Бориса похоронили в воскресенье.

Вероника замолчала, повисла неловкая пауза. Задать вопрос: «А что, собственно, случилось с Борисом Ивановичем?» ни у меня, ни у Алины язык не повернулся. Выражение лица Вероники Дмитриевны не располагало к беседе. Опершись о край стола, она стояла и ждала, когда же мы уйдем.

«Выглядит утомленной, – мысленно отметила я. – Да это и понятно, мимо нее прошли толпы людей, среди которых были и те, кто пришел на похороны из любопытства. Возможно, она подумала, что мы из их числа. В таком случае ей можно простить негостеприимность: ни сесть не предложила, ни чаю. Впрочем, она и не должна угощать чаем людей, которых видит в первый раз в жизни».