Чернее некуда

– Эй вы! Чабб! – сказал Гомец. – Вы что, с собственной бабой справиться не способны? Гоните ее в шею.

– Я вас самого сейчас... – взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к нему.

Утонувший в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и хлестким:

– Чабб!

– Сэр!

– Вы забываетесь.

– Сэр.

– Миссис Чабб, – сказал Аллейн, – все, что я сказал вам сегодня утром, я сказал совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо...

– Лучше останься, Мин, – вставил Чабб.

– ...или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется.

– Я остаюсь, – сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села.

Гомец, последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от гнева, вдруг заорал:

– В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа. Где Санскриты.

– Они внизу, – сказал Аллейн.

Гомец вскочил, выкрикнул что-то – по-португальски, решил Аллейн, – замешкался, явно не зная, что сказать, и наконец, едва ли не с облегчением спросил:

– Вы их арестовали?

– Нет.

– Я хочу их увидеть, – сказал Гомец. – Я очень хочу их увидеть.

– Сейчас увидите, – пообещал Аллейн.

Он бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери.

Констебль, все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной проем.

– Ну что же, спустимся вниз? – предложил Аллейн и первым вышел на лестницу.

III

С этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий оборот, что Аллейн, когда он впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин, стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности в дурном представлении якобианской трагедии.

Помещение внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В комнате царила ужасная духота.

Аллейн занял позицию рядом с Фоксом.

– Входите, мистер Гомец, – сказал он.

Гомец застыл на пороге, похожий на настороженного зверя, подумал Аллейн, который, прижав уши, озирает чужую территорию. Не поворачивая головы он оглядел находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь.

Приблизившись к Аллейну, он снова застыл и спросил:

– Ну?

Аллейн легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом, повернул голову – и увидел.

Звук, изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс Санскрит, замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее безжизненную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко, обличающего Гомеца.

Сделав несколько шагов, Гомец вошел в нишу. Стоявший у печи полицейский кашлянул и выпятил челюсть. Гомец оглядел тела, обошел рабочий стол и заглянул в упаковочный ящик. Он вел себя, словно посетитель музея. Единственным, что слышалось в комнате, были звуки его легких шагов по деревянному полу да безучастное жужжание мух.

Наконец, повернувшись к нише спиной, Гомец ткнул в Аллейна пальцем и сказал:

–

Вы!

Чего вы надеялись этим добиться? Думали, что я забьюсь в нервном припадке? Испугаюсь настолько, что ляпну что-нибудь, из чего вам удастся состряпать признание? О нет, друг мой! Не я раздавил этих червей. Покажите мне человека, сделавшего это, и я расцелую его в обе щеки, как брата, однако я к этому руки не приложил и ничего иного вам доказать не удастся.

Гомец умолк. Казалось, его бьет озноб. Он дернулся к выходу и только тут увидел, что дверь охраняется. И тогда он взвизгнул:

– Прикройте их чем-нибудь! Они непристойны! – и отошел к окну, повернувшись к комнате спиной.

Аллейн взглянул на Фокса и тот ушел наверх. Томпсон еле слышным шепотом сказал:

– Можно вас на секунду, мистер Аллейн?

Они вышли в прихожую. Томпсон извлек из кармана конверт и вытряс себе на ладонь его содержимое – два плоских, круглых, чуть вогнутых предмета размером со старый шестипенсовик. У одного имелся на нижней поверхности круглый пупырышек, у другого – углубление. Оба были покороблены, к обоим прилипли еле заметные кусочки какого-то сгоревшего материала.

– В печке? – спросил Аллейн.

– Совершенно верно, сэр.

– Хорошо. Давайте их сюда.