Черное солнце

Охранник с ненавистью уставился на Агну, ослепляя ее слишком ярким светом ручного фонаря с большим внешним стеклом.

На уличных празднествах обновленной Германии огромные прожекторы, бьющие в небо столпами света, были обычным явлением. И подобные световые трюки очень быстро стали одним из первых атрибутов нацистов. Слишком яркий свет слепил, сбивал с толку, делал из человека жертву. Выставляя руку вперед, желая защититься от пронзительного свечения, он уже признавал свою вину. А дальше…дальше оставалось совсем немного, – до того момента, как он, ослепленный, бледный, схваченный ночью, готов был признать все, что делал и все, о чем даже не думал. Излишне говорить, что недостатка в «признаниях», выбитыми нацистами в подвалах и тюрьмах, позже – в бесчисленных лагерях, – не было. По лицу юного нациста расплылась улыбка. Коротко взглянув на женщину еще раз, он замахнулся, чтобы ударить ее прикладом ружья.

– Стоять! – молниеносно перехватив руку мальчишки, Кёльнер выдавил из его онемевших пальцев оружие, – вы сошли с ума, юнкер? Это новый сотрудник лагеря, – голос Харри звучал так вкрадчиво и тихо, что по спине солдата прошла волна озноба.

Блондин отпустил охранника, рывком отбрасывая его в сторону. Солдат пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Штандартенфюрер взглянул на новую сотрудницу лагеря и снова перевел взгляд на незадачливого фашиста.

– Даю вам две минуты на доклад об обстановке в лагере. Я слишком устал по дороге сюда, довольно того, что моя машина заглохла и я приехал в лагерь так поздно. Охранник выпрямился по стойке смирно, желая снова отдать фашистское приветствие, но, запутавшись в своих двух руках, так и не смог решить, какой же из них стоит салютовать. Громко сглотнув, он поправил воротник формы и начал сбивчивый доклад:

– Герр Вэккерле уволен с должности коменданта, господин штандартенфюрер, сейчас лагерь временно перешел под командование его первого заместителя. На сегодняшний день в лагере содержится шесть…нет, с-семь тысяч заключенных, яростных врагов Рейха! Почти каждый день поступают новые, которым необходимо перевоспитание…

– В каких условиях они содержаться?

– Б-ба-бараки, штандартенфюрер. Они живут в бараках. Неплохо живут, исправившихся мы освобождаем, но если выяснится, что они так и не исправились, нанесли Германии новый вред, их снова привозят сюда.

– Кто среди узников?

– Политические, штандартенфюрер, яростные противники фюрера!

– Наказания?

– Д-да… – охранник осмелился поднять глаза на высокого начальника, но так и не смог разглядеть его лица, наполовину скрытого козырьком фуражки, – там.

Солдат ткнул пальцем в сторону и опустил руку.

Резким кивком головы штандартенфюрер дал понять, что он намерен осмотреть место, где наказания приводятся в исполнение. Охранник судорожно дернулся, пробежал небольшое расстояние, затем резко перешел на шаг. Надзирательница лагеря, прибывшая в сопровождении начальника, молча шла за ними.

Позади двух бараков стояла наспех сколоченное подобие виселицы. Она вполне могла пригодиться средневековой испанской инквизиции, но, за неимением таковой, трудную и тяжелую работу по возвращению заблудших в лоно чистого разума приходилось выполнять работникам этого концентрационного лагеря.

Человек, подвешенный за руки, уже вывернутые в суставах, слабо пошевелился.

Штандартенфюрер подошел к нему, внимательно рассматривая его тощую фигуру. Лицо мужчины было в кровоподтеках и ссадинах, и больше походило на кровавое месиво.

– За что осужден? – в ночной тишине голос начальника прозвучал особенно громко.

– Коммунист!

Охранник остановился перед начальником в ожидании указаний.

– Снимите его и отнесите в барак.

С готовностью кивнув, солдат бросился к виселице, торопливо отвязывая тощее тело, которое через несколько минут мешком упало на землю. Он с трудом дотащил буйного коммуниста до деревянных трехъярусных нар барака, и поспешно вернулся к ожидавшему его начальнику.

– Надеюсь, при следующей встрече вы будете вести себя как должно солдату рейха, юнкер. Проводите.

Охранник кивнул, схватился за горло и побежал к главным воротам лагеря, уже украшенных фразой, которую вряд ли когда-нибудь забудут.

«Arbeit macht frei».

«Труд делает свободным».

* * *

Оказавшись за воротами, они шли молча. Но когда зловещая пустынная площадь Дахау осталась далеко позади, Эдвард посмотрел на Элис. Лицо ее было бледным и замкнутым. Как и прежде, Милн взял девушку за руку, желая скорее уйти из этого рукотворного ада.

Солнце неспешно просыпалось ото сна, пробиваясь слабым розовым цветом сквозь густую листву деревьев, когда они вернулись к «Мерседесу. Где-то вдалеке запели первые птицы. Впервые за все время, что длилась их вылазка, Элисон посмотрела на Милна.

– Ты в порядке?