Черное солнце

– Герр Кёльнер – потрескавшиеся губы женщины разомкнулись, выталкивая слова в прихожую, – добрый вечер.

Ильза быстрым взглядом осматривала высокую фигуру Кёльнера в ожидании вопросов или распоряжений, но когда он сказал, что она может идти домой, и – что было совсем немыслимо – взять себе два выходных дня (и это посреди рабочей недели!), ее глаза расширились, и в этот момент стали так похожи на бессмысленные выпуклые окуляры рыб, что Харри едва удержался от смеха.

После новости о том, что Харри и Агна Кёльнер на два дня едут в Мюнхен по рабочим вопросам Кёльнера, – и Агна, конечно, его сопровождает, ведь она так давно мечтает увидеть этот знаменитый город, – растерянность домработницы, судя по выражению лица едва не обернувшаяся безумием, сменилась обычной педантичностью. На предложение помочь с дорожными сборами верная осведомительница Геринга получила очень вежливый отказ и, пожелав своим хозяевам приятной поездки в город, так много значащий для их любимого фюрера, ушла.

– Я хочу ее уволить! – сказала Элисон с такой горячностью, которая удивила ее саму.

– Боишься, что она знает больше, чем ей следует? – Эдвард внимательно смотрел на девушку, неотрывно наблюдая за выражением ее лица.

– Что это значит? – отвечая таким же открытым взглядом, Эшби резко повернула голову в сторону своего напарника и слегка прищурила глаза, но это ей не помогло, – Эдвард успел заметить в выражении зеленых глаз испуг, и устало произнес:

– Не знаю, Агна, ты скажи мне. Куда ты уезжаешь по утрам?

Фрау Кёльнер опустила голову вниз, убирая за ухо волнистую прядь волос.

– Так я и думал, – Эдвард так близко подошел к Элисон, что она почувствовала горьковатый запах его одеколона, – будь осторожнее. Они уже открыли один лагерь, и кто знает, на какие зверства они способны еще.

Высокая тень на стене отделилась от маленькой тени, и медленно пошла по лестнице вверх. В спальне шаги Эдварда стихли, часы в гостиной звонко пробили пять часов пополудни, а Элисон по-прежнему стояла на месте, опустив голову. И вдруг, в одно мгновение, маленькая тень тоже сорвалась со своего места на стене и побежала вверх.

– Я хотела… – Элисон забежала в спальню, но в смущении остановилась, поздно заметив, что на Эдварде, который остановился перед зеркалом, нет рубашки.

– Агна, выйди, – не глядя на девушку, Милн подхватил другую сорочку, просунул руки в рукава и принялся поправлять светло-голубой воротничок. Элисон посмотрела на Эдварда и отвела взгляд в сторону. Эдвард снова, как несколько минут назад в гостиной, подошел с ней.

– Ну?

Эл покраснела, и ее взгляд уперся в ту точку на его груди, которая была на уровне ее глаз. Длинный шрам пересекал ключицу и прятался за тканью расстегнутой рубашки.

– Что это? – Элисон осторожно прикоснулась к шраму дрожащими пальцами.

Не услышав ответа, она подняла глаза вверх. Милн с язвительной улыбкой смотрел на нее несколько секунд, но когда Элис отвернула в сторону ворот рубашки, чтобы увидеть, где заканчивается шрам, Эдвард отступил назад, и, отвернувшись, направился к зеркалу. Дверь громко хлопнула, Эдвард остался один.

Он быстро собрал необходимые вещи в дорожную сумку и спустился по лестнице, чтобы удостовериться, что «Мерседес» готов к поездке в Дахау.

Автомобиль был занудно-чистым, в проверке не было никакой необходимости, но Эдвард педантично осмотрел салон, проверил стрелку на датчике топлива, открыл багажник, аккуратно уложил вещи, отметив про себя, что там уже была небольшая сумка, которую Эл часто брала с собой в дорогу. До отъезда оставалось чуть более получаса, и Эдвард решил еще раз просмотреть схему завода по изготовлению боеприпасов, на месте которого теперь располагался концлагерь. В ходе одной из прошлых операций Милн уже бывал там, и это, безусловно, могло помочь ему лучше сориентироваться на территории нового нацистского «учреждения», призванного перевоспитать «неугодных элементов». Из выступления Гиммлера, который в последние дни неустанно звучал по радио, срывая голос до хрипоты, Эдвард знал, что «в среду, 22 марта близ Дахау будет открыт первый концентрационный лагерь. В нём будет размещено 5000 узников. Планируя лагерь такого масштаба, мы не поддадимся влиянию каких-либо мелких возражений, поскольку убеждены, что это успокоит всех, кто уважает нацию, и послужит к их пользе».

Подпись: «Генрих Гиммлер, действующий начальник полиции города Мюнхена». Если совсем коротко, – инициатор создания концентрационных лагерей, среди огромного множества которых Дахау так и останется первым, – «образцом для подражания», площадкой для «стажировки» надзирателей всех остальных центров убийств и смерти, и только у одного лагеря в Дахау будет сто двадцать три филиала, а общее число нацистских лагерей, разбросанных по всему земному шару, – преодолеет отметку шестьдесят, и уйдет на счет седьмого десятка.

* * *