Черные кувшинки

– Попробую объяснить тебе, Фанетта. Видишь ли, Моне очень много путешествовал. Он объездил всю Европу. Видел картины всех великих мастеров. Они ведь все разные. Разные люди видят мир по-разному. Моне хорошо это понимал. Особенно внимательно он изучал японскую живопись. Позже у него отпала необходимость путешествовать. Ему хватало пруда с кувшинками – и хватило на тридцать лет. Всего одного пруда! Пруд оказался достаточно большим, чтобы произвести революцию в мировой живописи. Да и не только в живописи! Моне изменил взгляд людей на природу. Людей во всем мире! Понимаешь ты это? Отсюда, из Живерни! В ста метрах от того места, где мы сейчас стоим! А ты говоришь, что у Моне был старческий взгляд…

Бла-бла-бла…

– А я все равно сделаю наоборот! – твердо сказала Фанетта. – Я же не виновата, что здесь родилась. Поэтому я начну с «Кувшинок», а закончу всем миром. Вот увидишь, у меня будут такие «Кувшинки», каких не видел никто и никогда. Даже Моне не осмелился бы такие написать! Мои будут цвета радуги!

Джеймс вдруг наклонился и обнял Фанетту.

Ну вот, опять чудит! И вид у него какой-то испуганный. Чего он боится?

– Наверное, ты права, Фанетта. В конце концов, ты художник. Тебе виднее.

Зачем он меня так сильно сжал? Я сейчас задохнусь!

– Никого не слушай! – продолжал Джеймс. – Даже меня! Ты выиграешь этот конкурс, Фанетта. Ты просто обязана его выиграть. Ладно, давай собирайся. Уже поздно, тебя мать ждет. Картину не забудь!

Фанетта пошла через пшеничное поле. Джеймс крикнул ей вслед:

– Если ты убьешь в себе этот дар, то совершишь страшное преступление!

Какие он иногда глупости говорит, этот Джеймс.

Джеймс смотрел на удаляющийся силуэт девочки. Затем склонился над ящиком с красками. Дождался, когда Фанетта перейдет через мост, и открыл ящик. Руки у него дрожали. Пока Фанетта была рядом, он сдерживался, но теперь притворяться не имело смысла. По лбу у него катились крупные капли пота. Трясущимися пальцами он откинул крышку – жалобно скрипнули слегка заржавевшие петли.

На внутренней стороне крышки было написано:

ОНА МОЯ.

ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС И НАВСЕГДА.

Ниже был нарисован крест – просто две пересекающиеся черточки. Джеймс понял, что это угроза. Смертельная угроза. Его колотило. Из-за недавнего убийства по всей деревне рыщут сыщики, но спокойнее от этого не становится. Опасность как будто пропитала все вокруг.

Он еще раз перечитал надпись. Кто мог ее оставить?

Буквы выглядели кривоватыми, писали явно наспех. Должно быть, злоумышленник воспользовался тем, что он задремал, и накорябал свое предупреждение. Сделать это ему было проще простого. Он часто засыпал прямо на земле, возле мольберта, и спал, пока не прибегала Фанетта и не будила его. Но что это все означает? И должен ли он всерьез воспринимать угрозу?

Джеймс смотрел на шеренгу тополей, окаймляющих поле. Буквы словно впечатались ему в мозг. Она моя. Здесь, сейчас и навсегда. Джеймс опасался, что отныне не сможет взять в руку кисть – пальцы будут трястись, стоит ему открыть ящик.

Она моя. Здесь, сейчас и навсегда. Эти слова безостановочно крутились у него в голове.

Кому адресована угроза?

Он огляделся, точно ждал, что посреди пшеничных колосьев откуда ни возьмись появится чудовище.

Кого подстерегает опасность?

Фанетту или его?

28

Наконец я толкнула ворота мельницы. Колени сейчас подломятся. И правая рука ноет – из-за того, что пришлось всю дорогу опираться на эту чертову палку. Навстречу мне бросился Нептун. В кои-то веки ждал меня дома.

Хорошая собака.

Я достала ключи.

В голове мелькнула короткая мысль о Патрисии Морваль. Как она восприняла мои откровения по поводу убийцы ее мужа? Сумеет ли устоять и не обратиться в полицию? Хотя что толку… Поздно. Слишком поздно. Никого уже не спасешь. Ловушка захлопнулась. И ни один сыщик не в силах ничего изменить.

А я, что я сделала бы на ее месте?

Вдали, насколько я разглядела, бежала через железный мост Фанетта. Ее американец остался один посреди пшеничного поля. Наверное, опять плел ей небылицы про ведьмину мельницу, где нынче поселилась парочка людоедов, которые Моне терпеть не могут и мечтают спилить тополя, убрать стога сена, осушить пруд с кувшинками, а на месте луга построить завод по производству крахмала. Обычная ерунда. Вот ведь кретин. В его-то возрасте запугивать детей всякими сказками…

Он торчит здесь всегда, этот американец. Зовут его Джеймс, а какая у него фамилия, не знает никто. Что ни день приходит на одно и то же место, прямо напротив мельницы, и остается до вечера. Как будто тоже стал частью пейзажа. Как будто некое божество, наделенное даром художника, нарисовало его на фоне поля. Как нарисовало всех нас. А потом его охватило желание замазать нарисованное. Один взмах кисти – опля! – больше ничего и никого!