Черные кувшинки

– Нет, если вы не ставите себе целью ввести следствие в заблуждение.

– Послушайте, давайте говорить серьезно. Где, по-вашему, я мог бы откопать еще одни «Кувшинки»?

Оба полицейских молчали. Потом, ни слова не говоря, Бенавидиш и Серенак поднялись и в три шага достигли двери.

– Одно маленькое уточнение, – с порога обернулся Серенак. – На самом деле Кейт Мюрер не завещала картину музею Кардиффа. Она передала полотно фонду Робинсона, а уж тот уступил ее Национальному музею Уэльса.

– Ну и что?

В витрине галереи Серенак заметил афишу «Международного конкурса юных художников» – такая же точно висела в классе Стефани Дюпен.

– А то, – ответил Серенак. – Отчего-то в этом деле мне без конца попадается фонд Теодора Робинсона…

– Что же тут удивительного? – пожал плечами Канди. – Это просто еще одно учреждение. Тем более здесь, в Живерни… – Галерист задумчиво смотрел на афишу. – Теодор Робинсон, американцы… Помешательство на импрессионизме и куча долларов… На что стала бы похожа Живерни, если бы не они? И знаете что, инспектор?

– Нет, не знаю.

– В сущности, я такой же, как Эжен Мюрер. Сижу у себя в лавке, будто какой-нибудь бакалейщик. Если бы можно было повернуть время вспять, сказать, кем бы я стал?

– Неужели кондитером? – пошутил Лоренс.

Амаду Канди залился смехом.

– Нравитесь вы мне, – с трудом выговорил он, – причем оба. К вам, большой муравьед, это тоже относится. Нет, друзья мои, не кондитером. Честно говоря, мне хотелось бы стать десятилетним мальчишкой. Ходил бы я в школу, и красивая учительница убеждала меня, что я гений, и я вместе с сотнями других детей со всего мира готовился бы к конкурсу юных художников, объявленному фондом Робинсона.

27

Солнце почти скрылось за вершинами холмов. Фанетта торопилась, она хотела закончить картину. Никогда еще ее кисть не летала по холсту так быстро, оставляя мазки белого и охры. На полотне была мельница с двурогой башней и опущенной в воду лопастью колеса. Сегодня Фанетта была предельно сосредоточена, тогда как Джеймс без конца отвлекал ее болтовней. Вот и сейчас он спросил:

– Фанетта, у тебя есть друзья?

Джеймс, ну почему я никогда не задаю тебе таких вопросов?

– Конечно. А ты как думал?

– Ты почти все время одна.

– Ты же сам говорил, что я должна быть эгоисткой. Когда я не пишу, я провожу время с друзьями.

Джеймс медленно шел по полю, один за другим складывая мольберты – выполнял свой ежевечерний ритуал.

– Но раз уж ты спросил, ладно, так и быть, отвечу. Они меня раздражают. Особенно Винсент. Тот самый, что прокрался сюда в прошлый раз. Он за мной по пятам ходит. Я его зову банкой с клеем.

– С лаком! Банкой с лаком. Для художницы лак полезнее клея.

Иногда Джеймсу кажется, что у него есть чувство юмора.

– Есть еще Камиль, но он слишком задается. Считает себя вундеркиндом, представляешь? А из девочек – Мэри. Плакса. И подлиза. Терпеть ее не могу.

– Никогда этого не говори, Фанетта.

А что я такого сказала-то?

– Не говорить чего?

– Я ведь тебе уже объяснял, Фанетта. Природа наградила тебя редким талантом. Да-да, не делай вид, что не понимаешь. Ты хорошенькая, умная и сообразительная. Живописный дар дан тебе свыше – как будто фея осыпала тебя золотой пылью. Но ты должна быть очень осторожной! Другие станут тебе завидовать. Потому что у них будет далеко не такая счастливая жизнь, как у тебя.

– Чепуха! Ты говоришь чепуху! И вообще у меня всего один настоящий друг. Его зовут Поль. Ты его еще не знаешь. Я его как-нибудь сюда приведу. Он согласен. Мы с ним вместе совершим кругосветное путешествие. Он сказал, что повезет меня по всему миру, чтобы я могла писать. В Японию, в Австралию, в Африку…

– Не уверен, что в мире найдется человек, способный на такой подвиг.

Джеймс, иногда ты меня просто бесишь.

– Уже нашелся! Это Поль.

Старик отвернулся и начал собирать в ящик тюбики с красками. Фанетта скорчила ему в спину рожицу.

Джеймс ничего не понимает. Если честно, я сама не понимаю, что он сейчас делает. Смотрит на свои краски как баран на новые ворота.

– Джеймс, ты что, заснул?

– Нет-нет. Все нормально.

Какой он временами странный.

– Знаешь, Джеймс, я хочу написать на конкурс что-нибудь другое, не ведьмину мельницу. Эта твоя идея насчет повторения картины с папашей Троньоном… Что-то она мне разонравилась.

– Ты так думаешь? А Теодор Робинсон…

– Я знаю, что напишу! – перебила его Фанетта. – Я напишу «Кувшинки»! Но не старческие, как у Моне! Я напишу молодые «Кувшинки»!

Джеймс смотрел на нее испуганно, словно услышал страшное святотатство.

Как он покраснел! Того и гляди лопнет. Вылитый папаша Троньон!

Фанетта рассмеялась.

– Моне… – забормотал Джеймс. – «Старческие “Кувшинки”»!

Он закашлялся в бороду, а затем заговорил медленно и размеренно: