Черные листья

Юлия, конечно, знала о трениях, возникших между Кириллом с одной стороны, и Клашей и Павлом — с другой. Она, главным образом, потому и настаивала на приглашении Кашировых, что надеялась на примирение. В конце концов, убеждала она себя, все ведь должно рано или поздно кончиться — не враги же они кровные! Так пусть это кончится как можно скорее — легче будет и Павлу, и Кириллу. Да и ей самой будет легче, потому что она искренне была привязана к Иве. Кирилл между тем продолжал:

— Надеюсь, ты явилась в сию обитель не для того, чтобы высказать свое сочувствие униженным и оскорбленным? Если это так, должен сразу же тебя огорчить: ни в сочувствии, ни в участии мы не нуждаемся…

— Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен! — засмеялась Юлия. — Раньше ты встречал меня более приветливо, Кирилл. Я в чем-нибудь перед тобой провинилась? В таком случае ты прости меня, Ива, но я должна в твоем присутствии искупить свою вину.

Она быстро обхватила его за шею и звучно чмокнула в щеку. Кирилл оторопело взглянул на нее, как-то автоматически потер щеку ладонью и, с минуту помолчав, будто про себя решая, стоит ему рассердиться или нет, тоже засмеялся:

— Ты ведь сама сказала, что княжеский дар мне не нужен… Чего ж так щедро одариваешь?

— Вот таким ты мне нравишься больше, Кирилл! — воскликнула Юлия. — А то нахмурился, напустил на себя вид злого раджи и сидишь, как бука. Подумаешь, начальник участка! Ты для меня просто Кирилл, ясно? Был просто Кириллом-тореадором, Кириллом-тореадором навсегда и останешься. Или ты против?

Кирилл, взглянув на Иву, развел руками. И сказал Юлии:

— Настоящая стрекоза! Хотя бы капельку твоего характера твоему единокровному братцу. Уверен, что получилось бы нечто лучшее, чем есть… Ты не считаешь, что я прав?

— Считаю, — ответила Юлия. — Хотя бы капельку Ивиного характера тебе — и будь здоров! Получилось бы нечто неотразимое. Ты не считаешь, что я права?

— А такой, как есть, я тебя не устраиваю?

— Как тебе сказать… Если бы не было на свете Ивы, пожалуй, устроил бы. С некоторыми оговорками, конечно…

— Можно узнать — с какими?

— Можно. Например, чтобы с самого утра брился — испанцы, говорят, бреются каждое утро. Во-вторых: через две минуты на третью — обязательная улыбка. Сияющая, обаятельная, открытая, обвораживающая, в общем, такая, которой обладаешь только ты. Ну-ка, улыбнись… Хотя подожди, не надо — я могу упасть в обморок, а сейчас это не входит в мои планы… В-третьих, чтобы, когда я входила в твою комнату, ты непременно подсовывал бы мне стул и предлагал бы: «Садитесь, синьорина, прошу вас…»

Кирилл прошел в другую комнату и притащил оттуда кресло, обитое красной гобеленовой тканью. Пододвинув его к Юлии, он низко поклонился ей и сказал:

— Садитесь, синьорина, прошу вас.

Юлия села, царственным жестом указала Иве на маленькую скамеечку:

— Поставь ее у моих ног. Я разрешаю синьору Кириллу приземлиться рядом со мной… Приземляйтесь, синьор…

Кирилл послушно опустился на скамеечку, вскинув глаза на Юлию, прошептал:

— Я в восторге от вашей милости, синьора, и дрожу от внезапно охватившего меня счастья, случайно брошенного мне судьбой. Сидеть у ваших ног, видеть вас так близко — разве я мог мечтать об этом?

Вот так они и сидели, и дурачились, и смеялись, Ива со все возрастающим удивлением смотрела на мужа — необычно оживленного, совсем на себя не похожего, и в ней рождалось какое-то двойственное чувство, от которого она не могла отмахнуться: с одной стороны, она испытывала что-то похожее на умиротворенность, какая приходит к человеку, всегда чем-то настороженному, всегда ожидающему чего-то неприятного и вдруг убедившемуся, что все тучи над его головой давно рассеялись, а по земле бродят только тени их, да и они начинают исчезать. В то же время Ива не могла не думать и о другом: почему Кирилл не бывает вот таким простым и доступным с ней наедине, почему, оставшись вдвоем, они оба замыкаются, и сам воздух, которым они дышат, становится почти грозовым — одно неосторожное слово, один случайно брошенный взгляд, показавшийся кому-то из них недоброжелательным, и вот уже взрыв, и вот уже буря, не утихающая целую вечность! «Почему, почему, почему? — спрашивала себя Ива. — Что я должна сделать, чтобы у нас все было по-другому, чтобы мы хотя бы изредка могли быть вот такими, как сейчас? Ведь это очень нужно — и мне, и Кириллу. Очень, очень нужно!»

Кирилл вдруг весело рассмеялся.

— Юлька, ты была совсем крохой, когда мне взбрело в голову заявить. «Я — испанец! Мой дед жил в Андалузии…» Скажи, Юлька, есть ли на свете вещь дороже, чем наше детство? И почему оно так быстро проходит, а? Ты многое отдала бы, чтобы все повторилось?

— Все, — ответила Юлия. — Все, что у меня есть и что потом будет. А ты? Ты хотел бы, чтобы все повторилось?