Черные листья

Если ему приходилось нарушать тот моральный кодекс, который был для него особым кредо, он тут же начинал искать для себя оправдание — искать лихорадочно, словно вопрос шел о жизни и смерти! — и пока не находил его, не мог успокоиться. Если бы ему сказали, что он часто идет на сделку со своей совестью, Кирилл, наверное, возмутился бы — настолько ловко он мог прятать все свое фальшивое даже от самого себя…

Узнав о приезде Бродова в город, Кирилл сразу же подумал: «Он, безусловно, приехал для того, чтобы разобраться с батеевской установкой. И не может быть сомнения в том, что мое письмо подтолкнуло его к этому приезду. Ясное дело: Бродов постарается, хотя на какое-то время, приостановить работу «УСТ-55», потому что установка оказалась весьма эффективной, а Бродов — это ведь тоже ясно, как дважды два — по ему одному известным причинам в свое время не дал ей ходу. Может быть, не поверил в нее, как не поверил я. Возможно, предубеждение его усилилось после моего письма. И моя задача — рассеять это предубеждение. Во что бы то ни стало! Недопустимо, чтобы работа установки приостановилась — это будет преступлением…»

И он отправился к Бродову. Нельзя сказать, чтобы его распирала какая-то мальчишеская гордость: вот, мол, до чего я честный и мужественный человек! Ради великой правды я готов на все — на раскаяние, на унижение, на самобичевание… Нет, такая мальчишеская гордость его не распирала — не таким Кирилл Каширов был человеком, чтобы поддаться подобной слабости. Но он и сам не стал бы утверждать, будто вообще не испытал никакого приятного чувства, встретившись с Бродовым и высказав ему все, о чем хотел сказать. Он ощутил приятную легкость, точно сбросил с себя лишний, давно уже надоевший ему груз. И думал о себе так: «Настоящий инженер должен уметь поступиться многим ради того святого, что мы называем своей честью. Именно так поступил я. И правильно сделал…»

И все же то главное, что побудило его встретиться с Бродовым, Кирилл сумел упрятать — от своей совести, от того морального кодекса, которым очень дорожил. Наверное, у каждого человека есть тайные мысли — те мысли, что никогда не толпятся на переднем плане, а бродят где-то в стороне, бродят осторожно, тихонько, стараясь ничем не выдавать своего присутствия. Но человек знает: они есть, они, если чутко прислушаться, даже легонько поскрипывают, словно прося, чтобы о них не забыли. И они всегда готовы прийти на помощь. Услужат — и тут же, по желанию человека, исчезнут, дабы не обременять своим присутствием.

Были тайные мысли и у Кирилла. Скрипнули они в то мгновение, когда он решил оградить свою честь инженера от нападков собственной совести. Скрипнули — и Кирилл прислушался. У него не было никакого сомнения в том, что сейчас, когда батеевская установка стала предметом споров и конфликтов, имя анонимного автора письма будет раскрыто. На инженера Каширова станут смотреть косо не только Костров, Тарасов, Батеев, но и сам начальник комбината Грибов, который таких штучек никому и никогда не прощает. Так не лучше ли опередить события и самому твердо сказать: «Да, писал я, потому что заблуждался. Теперь увидел: ошибка моя в оценке «УСТ-55» несомненна, и, будучи честным инженером, я не могу позволить, чтобы такую же ошибку допустили другие…»

Тайные мысли всегда коварны. Слегка коснувшись сознания Кирилла, они тут же исчезли, но не бесследно. Карусель в сознании уже закрутилась. Бродов, конечно, скажет и Кострову, и Тарасову, и Грибову: «Не мешало бы вам в своем собственном доме навести порядок. Что у вас делается — один в лес, другой по дрова? Чем объяснить, что ваши инженеры вынуждены высказывать свою точку зрения не вам, а министерству? Отсутствием необходимых условий для открытого обсуждения спорных вопросов?» — «Кто же эти инженеры? — спросят у Бродова. — Кого вы имеете в виду?» — «Хотя бы Каширова, приславшего в министерство анонимное письмо…» — «А почему вы уверены, что письмо прислал именно Каширов?» — «А сейчас он этого и не скрывает. Человек, видите ли, понял свою ошибку. Прозрел. И даже — хм… хм… — предупреждает: «Не допустите такой ошибки и вы». Похоже, что яйца начинают учить курицу…»

Кирилл твердо сказал самому себе: «Все это ерунда. Чушь. Главное — честь инженера. Коль я убедился в своей ошибке — я должен предостеречь от нее других. Все остальное не существенно…»

Вот так он заставил себя поверить в свою объективность и в свою честность, упрятав тайные мысли в ларец, ключ от которого умышленно затерял. И ему, кажется, стало легко, потому что он освободился от лишнего груза…