— Да, конечно. — Бродов кивнул ему на стул. И, наверное, интуитивно поняв, что вопрос его все же может задеть самолюбие Каширова, тут же переменил тон. — Знаете, Кирилл Александрович, — сказал он мягко, — как ни странно, но, прочитав статью «Товарищ Каширов пробил отбой», я невольно проникся к вам сочувствием. Черт возьми, когда мы научимся уважать противоположные нашим точки зрения на те или иные вещи? Когда мы научимся быть корректными по отношению друг к другу? Чуть что — и выливаем друг на друга ушаты помоев, называя это критикой. И прячем за этим словом порой довольно-таки неизменные чувства: зависть, личную неприязнь и тому подобное…
Кирилл молчал. Он много слышал о Бродове и теперь с любопытством разглядывал этого человека, так внезапно перешедшего от едкой иронии к сочувствию, в которое, кстати, Кирилл совсем не верил. Что-то было фальшивое и в мягком голосе Бродова, и в самих словах, и даже в неестественном жесте — Бродов вдруг сцепил пальцы и хрустнул ими, выражая этим жестом, наверное, глубокую досаду. Бродов продолжал говорить о том, что его всегда возмущала бестактность и развязанность газетчиков, которые, по его твердому убеждению, обычно поют с чужого голоса, а Кирилл, почти не слушая Арсения Арсеньевича, в это время думал: «Да, все же есть какая-то причина, заставляющая Бродова показывать мне свое участие. Если бы ее не было, он не стал бы этого делать. Не стал бы так явно фальшивить. Можно не сомневаться, что он так же, как и я, допустил промах в отношении батеевской струговой установки и теперь ищет себе союзника…»
Он вдруг сказал:
— Вы до сих пор не спросили, что меня побудило нанести вам визит. Или это вас совсем не интересует?
— Нет, почему же. — Бродов улыбнулся. — Наоборот, меня это очень интересует, но зачем же я должен ускорять события? Надеюсь, вы сами скажете, что вас ко мне привело?
— Скажу. — Кирилл вытащил сигарету, закурил: — Я пришел к вам для того, чтобы поговорить о своем письме.
— В каком именно плане? — Бродов заметно насторожился. — Вы хотите, чтобы я никому о нем не говорил?
— Нет, не то, — твердо ответил Кирилл. — Это меня беспокоит меньше всего. Наоборот, я весьма сожалею, что отправил письмо без своей подписи. В трусости есть всегда много постыдного и подлого, а я, видимо, все же струсил. И теперь в этом раскаиваюсь.
— Вот как! — воскликнул Бродов. — В таком случае…
— Одну минуту, — прервал его Каширов. — Причина, побудившая меня к вам явиться, состоит в другом. Мне очень хотелось бы, Арсений Арсентьевич, чтобы у вас сложилось правильное представление о батеевском струге. В свое время я лично допустил ошибку, не поверив в идею Батеева. Не знаю, сможете ли вы меня понять, но я чувствую потребность как-то исправить свою ошибку. Прошу мне поверить: это действительно внутренняя потребность, ничего другого я не имею в виду.
— Как же вы собираетесь исправить свою ошибку? — спросил Бродов. — Насколько мне известно, сейчас ваше личное мнение мало кого сможет заинтересовать: струговая установка Батеева отлично работает, в перспективе от нее ожидают еще большего и, кажется, вашей заслуги в этом деле совсем нет. Или я ошибаюсь?
— Нет, вы не ошибаетесь, — заметил Кирилл. — Моей заслуги в этом деле действительно нет никакой. Наоборот, если бы я не мешал Батееву, его успех определился бы значительно быстрее.
Взглянув на Кирилла так, словно перед ним сидел не совсем нормальный человек, Бродов раздраженно сказал:
— У меня создается впечатление, товарищ Каширов, что вы и сами не знаете, зачем ко мне пришли. Покаяться в прошлых грехах? Но я не римский папа, грехов не отпускаю и индульгенций не выдаю. Я — человек деловой и могу вам признаться: моральная сторона вопроса меня всегда занимает меньше, чем практическая. Вы меня понимаете? Если у вас нет ко мне никакого другого дела, то.
— Есть, Арсений Арсентьевич, — спокойно ответил Кирилл. — Я вам тоже могу признаться: в данном случае моральная сторона вопроса меня занимает меньше, чем практическая. И пришел я к вам совсем не за тем, чтобы плакаться в жилетку и просить отпущения грехов — это личное мое, и со всем этим я разберусь сам. Суть в другом. Я знаю, что от вас очень многое зависит. Вы можете Батеева сейчас поддержать, можете поступить и по-другому. Например, настоять на том, чтобы испытание установки прекратили до особого разрешения. Насколько я понимаю, этот вариант вас устроил бы больше. Иначе вам придется ответить на весьма неприятный для вас вопрос почему «УСТ-55» до сих пор находится на нелегальном, так сказать, положении? Вы ведь не станете отрицать, что ваша вина в этом налицо?