Черные листья

«Павел вынес иссохшего, почти невесомого отца во двор и усадил на заснеженную скамью под старой акацией. Прислонившись щекой к холодному шершавому дереву, отец начал гладить порванную морозом кору и жадно вдыхать о чем-то напоминавшие ему запахи. В его тусклых глазах Павел увидел слезы и почувствовал, как все в нем вдруг оборвалось, и жалость к отцу стала такой необыкновенно острой, что он и сам на время перестал видеть все, что было перед ним. И он подумал: «Если бы можно было разделить себя между ним и собой, если бы можно было что-то оторвать от себя для него — разве я не сделал бы этого?!» А отец попросил:

— Принеси мне кусок угля, сынок.

И вот он держит в руках небольшой, с кулак величиной, кусок антрацита, бережно прикасается к нему ладонями, будто это вовсе не уголь, а что-то живое и трепетное, что-то очень близкое, как плоть его жизни. Потом подносит его к лицу и начинает вдыхать знакомый почти с самого детства запах. По едва заметным теням, пробегающим в его глазах, Павел видит: сейчас отец уже не здесь, он в шахте, вслед за врубмашинистом ползет по лаве, прислушиваясь, как стонет и охает оседающая кровля. Это его жизнь, это все у него в крови и с этим ему всего труднее расстаться.

— Ты что-нибудь слышишь, Павел? — спросил отец.

— Да. Где-то запалили печь.

— Правильно. Будем нарезать новую лаву. Ты там погляди, чтобы все было как положено.

— Все будет в порядке, отец.

И вдруг он сказал:

— Смотри, сынок, вон туда смотри, видишь? Белые аисты!

Ветер на минуту-другую утих, и огромные белые хлопья снега падали теперь отвесно, а ему казалось, будто это летят большие белые птицы. Он почти судорожно вцепился в руку Павла и нетерпеливо спрашивал:

— Ты видишь их, сынок?

— Вижу, отец, — ответил Павел. — Вон они летят, целая стая…

Когда-то — Павел был в ту пору еще совсем мальчишкой — отец рассказал ему легенду.

В давние времена углекопов бросали под землю навечно. Одни из них погибали при обвалах и взрывах, другие умирали от истощения, и никто не смел даже мечтать о синем небе и солнце: вечный мрак, холодные, промозглые стены забоев и узких, похожих на длинные пещеры штреков — вот все, чем жил углекоп, ожидая смерти. И знал, что смерть не за горами: кончится в шахте уголь, завалят породой стволы и шурфы, и сотни людей останутся замурованными, будто в склепе.

Вот так однажды и случилось. Отправили углекопы на-гора́ последний кусок антрацита, сошлись все вместе в опустевшем штреке, потушили шахтерские лампочки, и могильный мрак сразу же окутал и людей, и старую лошадь, вместе с ними обреченную на гибель. Сколько времени прошло с тех пор, как сверху завалили ствол и шурфы, углекопы не знали: под землей ни дня, ни ночи не бывает. Кто-то стал молиться, кто-то просил, чтобы смерть не заставила себя ждать. Вскоре люди начали безуметь от удушья, метались по темному штреку, бились об острые уступы породы, кричали дурными голосами…

И вдруг наступила тишина. Сперва углекопы подумали, будто все это им показалось: и проблеск света в кромешной мгле, и две белые птицы, медленно взмахивающие большими крыльями под сводами штрека. Откуда могли взяться под землей птицы, откуда мог появиться бледный луч света?

Но птицы летали, кружили над притихшими людьми, и углекопы чуяли ветерок от их крыльев. Им стало легче дышать, у них, уже обреченных, уже отчаявшихся, появилась неосознанная надежда на спасение. Они еще не знали, откуда оно может к ним прийти, но надежда росла, и с ней прибавлялись силы.

Кто-то сказал:

— Это белые аисты. Они зовут нас за собой.

Птицы, медленно покружив, также медленно начали удаляться в глубь штрека. Все дальше и дальше. И углекопы, поддерживая друг друга за плечи, двинулись вслед за аистами. Шли, спотыкаясь об острые глыбы уже начавшей обрушиваться породы, падали, в кровь разбивая лица и руки, но шли, потому что теперь уже твердо верили в свое избавление…

Птицы привели их к старому заброшенному шурфу, о котором никто не знал и не ведал. По ветхим ступенькам углекопы поднялись наверх и увидели солнце, синее небо и зеленую рощу, раскинувшуюся у тихой речки. А белые аисты, сделав большой прощальный круг и что-то прокричав людям из синего поднебесья, улетели за окоем…

Вот с тех пор, гласила легенда, и пошло поверье: тот, кто хоть раз увидит белых аистов, избежит любой беды, того минует любое несчастье.

Павел слушал легенду, затаив дыхание, а когда отец закончил рассказывать, спросил:

— А почему аисты были белыми?

Отец сказал:

— Углекопы годами не видали света. Куда ни глянь — черным-черно, как в гробу. А им хотелось увидеть белый день, белое облако, белых птиц. Очень хотелось. Вот к ним и прилетели белые аисты. Когда человек чего-то хочет всей своей душой, желания его часто сбываются…

— А ты веришь, что аисты могли к ним прилететь?

Старик ответил:

— Человек всегда верит в хорошее…

Он, наверное, верил. Верил и тогда, и теперь. Ему тоже всей душой хотелось, чтобы над ним покружились белые аисты. И желания его сбылись — они прилетели, и он снова увидел и белый день, и белое облако, и белый снег…»