Черные листья

Не виделись они все то время, пока Клаша училась в университете, на отделении журналистики. Не то, чтобы избегали друг друга — такую цель они не преследовали, но и не стремились встретиться, полагая, что встреча никому из них не принесет радости. Уже закончив университет, Клаша хотела взять направление куда-нибудь подальше от своего города, но когда ей предложили место литработника в газете той шахты, где работал Павел Селянин, она согласилась. «Я неплохо знаю жизнь шахтеров, там мне легче будет начинать», — убеждала она себя, хотя и знала, что не в этом главное. Ей просто не под силу было навсегда расстаться с Павлом, о котором она думала все проведенные в университете годы и которого — в этом Клаша ни на йоту не сомневалась — ей никогда не удастся забыть.

Первая их встреча после долгой разлуки произошла не совсем случайно. Написав небольшую статью о том, почему, на его взгляд, комбайн в их лаве часто простаивает и как много они от этого теряют, Павел собрался было отдать ее секретарю газеты (по его просьбе он эту статью и писал), но потом раздумал и пошел в редакцию сам. Он уже знал, что Клаша работает там, несколько раз мельком видел ее на шахте, но встретиться с ней и поговорить ему до сих пор не пришлось. Теперь же была какая-то видимая причина, и Павел решил ею воспользоваться.

В тесной комнатушке редакции, кроме Клаши Долотовой, за соседним столом сидела еще какая-то женщина, но когда Павел вошел, ни Клаша, ни эта женщина не обратили на него никакого внимания. Клаша печатала на машинке, а другая сотрудница газеты уткнулась в исписанный лист бумаги и что-то про себя шептала.

Павел, осторожно прикрыв за собой дверь, снял кепку и, скомкав ее в руке, по-мальчишески волнуясь, позвал:

— Клаша!

Еще не подняв головы от машинки и не увидев Павла, Клаша узнала его по голосу. Несколько мгновений она продолжала сидеть все в той же позе, опустив пальцы на клавиши, потом, словно очнувшись, вскинула голову и приглушенно сказала:

— Павел?

Она заметно изменилась. У нее уже не было кос, хотя она и не завела ни одной из тех модных причесок, которыми щеголяли многие девицы. Длинные волосы падали ей на плечи, аккуратно ухоженные, падали без всякого кокетства, и это придавало Клаше и миловидность, и строгость в одно и то же время. Тонкие черты лица казались более спокойными, в них появилось что-то от житейской мудрости и глубоких раздумий, накладывающих на человека свой отпечаток. Даже в том, как Клаша держалась, Павел без труда заметил в ней нечто новое, до сих пор ему незнакомое: в каждом ее движении, в каждом жесте чувствовались уверенность и та естественная непринужденность, которую искусственно воспроизвести невозможно. И только глаза Клаши оставались прежними. Большие и грустные, они поражали своей беззащитностью.

— Я к тебе, Клаша, — сказал Павел. — Можно?

— Да, да, конечно.

Она встала из-за стола, шагнула ему навстречу, протянула руки. Павел соединил их ладонями вместе и долго держал в своих руках, чувствуя, как слегка подрагивают кончики ее пальцев. Ему, наверное, надо было объяснить причину своего посещения редакции, сказать, что он принес для газеты статью, а он продолжал молчать, не в силах оторвать взгляда от грустных глаз Клаши, в которых вдруг увидел, что за годы разлуки ничего по сути не изменилось, что Клаша по-прежнему его любит и по-прежнему носит в себе все свои чувства, от которых не хочет и не может избавиться. И опять, как когда-то, Павел испытал к Клаше острую жалость и вспомнил ее слова: «Ты не думай, что мне очень тяжело с этим жить. Наоборот…» Нет, этому он не поверил тогда, не верит и теперь. Разве ему самому было бы легко, если бы он оказался на месте Клаши? Да и не в таком ли он находится положении, как Клаша?..

Клаша снова села на свое место и кивнула Павлу на стул:

— Садись, Павел.

Он наконец вытащил из кармана свою статью, положил перед Клашей.

— Вот… Ваш секретарь попросил меня написать. Не знаю, как получилось — опыта у меня никакого.

— А почему ты принес статью именно мне? — она улыбнулась, с любопытством глядя на Павла. — Может быть, тебе захотелось меня увидеть?

— Да. Это главное. Все остальное ничего не значит…

— Ты все такой же, Павел, — продолжая по-доброму улыбаться, сказала Клаша.

— А ты?

— Я тоже. Ничего не изменилось.

Она проговорила это совсем просто, но Павел понял, какой смысл вкладывала Клаша в свои слова. «Вот если бы она была моей сестрой! — с грустью подумал он. — Как Юлия. Я никогда и никому не позволил бы ее обидеть, я сделал бы все, чтобы ей было хорошо. Почему она не моя сестра? Почему все так сложно?» Он уже хотел сказать ей об этом, но передумал.