Читаем Черные листья полностью

Посередине реки, рядом с фарватером, быстро шли байдарки-четверки. Брызги, стекающие с весел, насквозь пронизывались солнцем, и казалось, будто в воду падают разноцветные стекляшки. А след за байдарками тянулся к самой излучине и тоже разноцветно блестел, словно это была упавшая на воду радуга.

— Наверное, нигде больше не встретишь такой красоты, как на Дону, — сказала Клаша. — Вы хорошо ее чувствуете?

Кропотнин улыбнулся:

— Кто-то другой, наверное, спросил бы: «Вы хорошо ее видите?» А ведь видеть красоту мало, ее действительно надо чувствовать. Но…

Он почему-то не договорил и надолго замолчал. Клаша спросила:

— Что — но?

— Я хотел сказать, что красоты вне наших чувств не бывает. Так, по крайней мере, мне кажется. Представьте себе вот такое: вы идете за гробом близкого вам человека, а по сторонам — яркая зелень, сочные краски цветов, синее-синее небо и далекая дымка, как мираж в пустыне… Увидите, почувствуете ли вы всю эту красоту в минуту вашего печального шествия?

— Конечно, нет! — согласилась Клаша. — Но почему именно такой мрачный пример?

— Не знаю, — признался Кропотнин. — Сказал первое, что пришло в голову. Может быть, какие-то ассоциации. Или предчувствие…

— Предчувствие чего? — спросила Клаша.

Он положил руки на стол и смотрел теперь только на них, опять надолго замолчав. Потом, подняв глаза на Клашу, проговорил очень тихо, но твердо и решительно:

— Клавдия, я хочу обратиться к вам с очень важной и большой просьбой. Возможно, вам не надо отвечать на нее тут же, я буду ждать вашего ответа сколько угодно, только не отказывайте сразу, не обдумав и не взвесив того, о чем я хочу просить. Скажите, Клавдия, согласитесь ли вы стать моей женой? Последнее время я совсем не могу без вас. Не могу без вас ни одного дня, ни одного часа… Я все забросил, понимаете? Работу, книги, друзей — все! Я ничего не делаю и ничего не хочу делать, потому что думаю только о вас. Поверьте, Клавдия, это не преходящее чувство, я хорошо себя знаю… Поэтому и прошу… Вы меня слышите, Клавдия?

Клашу поразила та искренняя страстность, с которой говорил Кропотнин. Конечно, он не обманывался в своих чувствах, они действительно были глубокими и, как часто в таких случаях бывает, ему не хотелось верить, что Клаша их может не разделить. А она только сейчас по-настоящему поняла, что и своим сочувствием к нему, и мягкостью, и более чем дружеским отношением сама взрастила его чувства и вольно или невольно утвердила в нем какую-то надежду, которую теперь необходимо разрушить.

Еще день-два назад ей казалось: вот встретится она с Кропотниным, просто все ему объяснит, и он так же просто все поймет, и ни у него, ни у нее не останется никакого осадка, потому что в конце концов ничего особенного в их отношениях не было, и незачем эти отношения усложнять.

Сейчас, глядя на взволнованное лицо Кропотнина, видя в его глазах и тревогу, и надежду, Клаша испытывала такое ощущение, будто она должна выступать в роли чуть ли не палача, в руках которого находится судьба человека. Как же она должна решить эту судьбу? И только ли решается судьба Кропотнина? А ее собственная?

Кропотнин сказал:

— Я понимаю вас, Клавдия… Для вас все это неожиданно и сказать «да» или «нет» не так-то просто. Может быть, сейчас не надо ни о чем говорить? Пройдет время и тогда… Я подожду…

— Зачем же ждать, — ответила Клаша. — Время ничего не изменит. Не стану кривить перед вами душой — не так уж для меня неожидан этот разговор. Но все равно мне нелегко. Наверное, в чем-то я сама виновата, отсюда и тяжесть…

Она поднялась из-за столика, подошла к краю веранды и облокотилась о перила. Камыши за поймой Дона продолжали гореть, но языки пламени уже не взвивались так высоко, и клубы дыма стали светлее, вытянулись длинными полосами, и теперь казалось, будто они прилегли на землю, успокоились и застыли. Байдарки успели скрыться за поворотом, однако след их еще змеился по совсем спокойной реке, хотя различить его становилось все труднее. Потом Клаша увидела какое-то необычное движение на песчаном пляже. Сперва в одиночку, а затем группами и целыми толпами люди быстро шли к мосту и к причалам катеров, бежали к лодкам, вытащенным на отмель. Пляж заметно пустел, хотя о причине этого Клаша догадалась лишь спустя минуту, когда случайно взглянула на запад. Оттуда, закрывая весь горизонт, выползала огромная черная туча, и уже было видно, как ее прочерчивают изломанные молнии.

Клаша не сразу заметила подошедшего к ней Кропоткина. Он остановился рядом и тоже долго смотрел на тучу и на бегущих с пляжа людей, потом осторожно обнял Клашу за плечи, слегка прижавшись щекой к ее голове. Клаша сказала:

— Будет большая гроза.

Она умышленно не отстранилась от него, боясь обидеть. А Кропотнин, наверное, забывшись, привлек ее к себе совсем близко и не отпускал, заглядывая ей в глаза не то просяще, не то ища в них ответа на свой вопрос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза