Черный Дождь

— То есть вы утверждаете, что одна из этих стран причастна к террористической атаке на Германию?

— Нет, разумеется, нет. За время холодной войны было создано огромное количество атомных бомб. Никто не знает точно, сколько именно. Часть из них была уничтожена в рамках Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений. Но до сих пор по всему миру насчитывается по меньшей мере 27 тысяч ядерных боеголовок. Большинство из них обладают взрывной силой 500 килотонн.

— Вы имеете в виду, что одна из этих бомб могла попасть в руки террористов?

Эксперт кивнул.

— Я считаю это вполне вероятным. Видите ли, после распада Советского Союза в российских вооруженных силах некоторое время царил хаос. Зарплата не выплачивалась, солдаты дезертировали тысячами. Я вполне могу представить, что некоторые атомные бомбы могли в это время, скажем так, потеряться.

— Некоторые? То есть у террористов могут быть еще ядерные бомбы?

Лицо эксперта приняло серьезное выражение.

— Боюсь, что да.

Нора выключила телевизор. Она встала и достала пачку сигарет. Не обращая внимания на неодобрительный взгляд подруги, она прикурила одну.

— Нора, пожалуйста, потуши эту гадость! Ты с таким трудом смогла бросить!

Но Нора только пожала плечами и глубоко затянулась. Она вышла на маленький балкон, залитый солнечным светом. Фабьен подошла к ней сзади и положила руку ей на плечо.

— Все будет хорошо, — сказала она. — Карлсруэ отстроят, и однажды…

— Не будет ничего хорошего, — оборвала ее Нора. — Бомба — это только начало. Грядут войны, ужасные войны. Я всегда этого боялась.

Она прислонилась к груди подруги и заплакала.

— Мне все равно, что случится со мной, — проговорила она сквозь слезы. — Но что будет с Иви?

Фабьен обняла ее.

— Не бери это в голову. Вспомни 11 сентября. Жизнь продолжается. Террористы могут причинить нам боль, но они не отнимут у нас свободы и демократии. То, что произошло, это… плохо, очень плохо. Что бы ни случилось, мы будем к этому готовы.

Нора ничего ей на это не ответила.

40

Фридхельм Ланген изучал разложенные по всему кухонному столу листы бумаги в клетку, испещренные цифрами и уравнениями. Сквозь задернутые шторы в его мансарду проникало немного света, но благодаря превосходному зрению он мог без особого труда прочитать то, что написал.

Черт возьми, где же закралась ошибка? Когда вчера он ощутил толчки, то решил, что это — слабое землетрясение. Даже отключение электричества прошло для Лангена незаметно. Поскольку у него не было телевизора, а радио он включал лишь изредка, о том, что произошло, он узнал не сразу. Лишь утром этого дня, когда, отправившись за покупками в Lidl, он обнаружил, что магазин закрыт, до него начало доходить: что-то не так.

По возвращении домой он столкнулся на лестничной клетке с герром и фрау Вольтерс, которые всегда выговаривали ему за то, что он плохо подметает лестницу. Они спешили вниз, нагруженные чемоданами и саквояжами.

— Доброе утро, герр и фрау Вольтерс, — поприветствовал он соседей. — Вы в отпуск, мне приглядеть за вашими растениями?

Супруги удивленно переглянулись.

— А разве вы… Не хотите уехать?

— Уехать? Я? Нет. А зачем?

— Ну, из-за этого облака…

— Что за облако?

— Вы что, совсем ничего не знаете о том, что случилось в Карлсруэ? — удивился герр Вольтерс.

Лангена прошиб холодный пот.

— В Карлсруэ? Что там случилось?

— Вы и радио не слушаете? — раздраженно спросила госпожа Вольтерс. — Там был теракт. Взорвалась атомная бомба. Теперь радиоактивное облако направляется сюда.

— Пойдем, Герда, — поторопил ее супруг и легонько подтолкнул к ступенькам. — Мы опаздываем.

— Вам тоже лучше убраться отсюда! — крикнула фрау Вольтерс, спустившись на этаж ниже. Но Ланген уже не слышал ее. Он взлетел вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени и, добравшись до квартиры, тяжело дыша, включил радио. Спустя несколько минут он уже знал, что все сказанное супругами Вольтерс — правда.

В первое мгновение его охватил ступор, хотя удар пришелся по Карлсруэ, а не по Штутгарту, как он изначально предполагал. Сколько лет его называли чудаком, смеялись над ним, не понимали и не хотели выслушать! Теперь они все поймут, что он был прав! Но потом он понял: что-то не так. Это еще не должно было случиться. Пока не должно. До рассчитанной им даты оставалось еще две с половиной недели!

Конечно, можно было бы сказать, что, когда пытаешься спрогнозировать событие, которое должно произойти более чем через четыре сотни лет, такая погрешность вполне простительна. Но Ланген был математиком и относился к этому вопросу очень серьезно. В математике не существует понятия «немного неправильно». Либо теория на сто процентов верна, либо нет. И если дата хоть немного отклонялась от истинной, значит, в формулы, использованные для ее поиска, закралась ошибка.