Черный Гиппократ

Иванов и Блох после обхода вошли в ординаторскую. Молоденький доктор Пашкевич — недавно после института — торопливо надевал свой халат и по причине этой торопливости никак не мог попасть рукой в рукав.

Иванов строго взглянул на Пашкевича:

— Почему вас не было на обходе, доктор?

— Извините, Сан Саныч, опоздал…

— Проспали?

— Не то чтобы очень сильно…

Иванов покачал головой:

— Так не надо, доктор, понимаете? Вы слишком мало времени уделяете работе и слишком много — личным проблемам. Если так пойдет и дальше, я перестану вам доплачивать… из фондов… отделения…

— Этого больше не повторится, — обещал Пашкевич и тихо удалился из ординаторской.

Доктор Блох сел за свой стол и достал из ящика пузырек с эфедрином. Закапал себе в нос, откинулся на спинку стула, шумно втянул в себя воздух.

Иванов взглянул на склянку:

— Эфедрин?

— Да, это взбадривает. Стимулятор своего рода… У меня был знакомый ухо-горло-нос — от него я и подцепил эту привычку…

— Я думал — ты простыл, — Иванов тоже закапал себе в нос эфедрин, постоял несколько секунд, запрокинув голову.

Блох убрал пузырек и пипетку в стол:

— Может, заберем у него обе почки?

— У Нестерова?

— Да. Заодно и сердце…

Иванов удивленно посмотрел на коллегу:

— Чем тебе не полюбился этот Нестеров?

Блох пожал плечами, глянул куда-то в угол:

— Не полюбился — это точно!.. Глаза у него какие-то…

Иванов опустился на диван, прислушался к своим ощущениям:

— Смотри-ка, помогает.

— Что помогает?

— Твой эфедрин. После двух дежурств, сам знаешь… Буду брать на вооружение.

— Ты слишком много работаешь, Саша, — заметил Блох. — Зачем гореть, когда уже есть деньги?

Иванов пропустил его замечание мимо ушей:

— Так чем же тебе глаза его не понравились?

— Умные глаза у него и подозрительные, — Давид Блох помолчал минуту, будто припоминая лицо Нестерова. — Я думаю, он подозревает что-то. Он не прост. И только значительным лицом и мудреным термином его не убедить. С ним у нас могут быть проблемы.

— Что же ты все-таки предлагаешь, не пойму? Только серьезно.

— Надо устроить летальный исход.

— Нет, — покачал головой Иванов. — Слишком много смертей за короткий период. Не забывай, что есть еще завистники, скрытые и явные недоброжелатели… Не говоря уже об отчетности… Потом надо сначала замазать Марину Сенькову.

— Красивая была девица, — припомнил Блох. — Где она сейчас? Уже «пошла» вниз?

— Да. Она уже у Самойлова, в холодильнике.

Блох неприятно удивился:

— Зачем он держит ее в холодильнике? Отделался бы поскорей. Такая улика!..

— Меня тоже беспокоит это, — согласился Иванов. — Самойлов говорит, что много работы, никак руки не дойдут. А другим поручить ее, естественно, не может… Но я думаю: может, Антоша наш качает права? Может, хочет повысить ставку гонорара?

Блох кивнул:

— Самойлов совсем от рук отбился. Надо бы поставить в пример Башкирова. Вот наш парень!.. И поторопить!..

Иванов нахмурился:

— Как ты поторопишь его? Он же понимает, что становится хозяином положения на то время, пока донор в холодильнике… Вот и старается это время растянуть. Он сейчас может вить из нас веревки. А мы и не пикнем. Мы сейчас у него в кулаке…

Блох попытался спустить пар:

— Ну не все так плохо. Может, у Антоши, действительно, работы много? А может, он на Марину Сенькову полюбоваться еще хочет. Девица-то видная, — Блох усмехнулся. — Кроме того, не следует забывать, что Самойлов тоже от нас зависит: в материальном смысле… Да и в криминальном тоже! Сколько уже жмуриков через него пропустили. Думаешь, нельзя доказать, что и у него рыльце в пушку? Он это все отлично понимает, — что мы одной веревочкой повязаны, — и поверь, сильно рыпаться не будет. Покапризничает, лишнюю сотню попросит… Но на разрыв никогда не пойдет. Он у нас тоже в кулаке…

Иванов вернулся к проблеме Нестерова:

— Одну почку возьмем. Не будем сильно наказывать парня.

— Напрасно, — глаза доктора Блоха стали беспокойными. — Не нравится он мне. На уровне интуиции что-то… А внешне… — Блох сделал неопределенный жест рукой. — Очень задумчивые глаза. И вид решительный. Как бы нам на этом Нестерове не проколоться!..

— Не проколемся, — уверенно сказал Иванов. — У нас уже были здесь доноры с задумчивыми глазами… и с прекрасными, кстати, почками…

Но Блох пел все свою песню:

— И вид интеллигентный, — Блох смотрел в себя, все сверялся со своей встревоженной интуицией. — А кто он по профессии?

Иванов открыл папку, заглянул в историю болезни Владимира Нестерова:

— Написано: временно не работающий… Но он, помнится, говорил что-то. Не то архитектор, не то…

— А не имеет ли он отношение к медицине? — вдруг предположил Блох.

— Вряд ли. Сколько я помню, медики, попадая в больницу, всегда спешат сообщить, — что они медики. Рассчитывают на лучшее к себе отношение из соображений коллегиальности.

— Хорошо, — согласился Блох. — Наверное, ты прав. Но есть вот еще какой момент: мне показалось знакомым его лицо. А тебе — нет?

— Лицо Нестерова? — Иванов аккуратно, на два бантика, завязал папку с историями. — Что-то вроде, действительно, было. Но я подумал: показалось… Мало ли похожих друг на друга людей! Так много лиц проходит у нас перед глазами.