Я схватил Леопарда за руку, все еще ворсистую, все еще готовую в лапу обратиться, и кивнул на нижний этаж. Мы спустились и спрятались в пустой комнате, выглядывая из темноты. Когда женщина спустилась по ступеням, мы выглянули из темноты. Она остановилась на полпути и посмотрела на нас, но тьма был такой густой, что кожей чувствовалась.
– Мы дадим вам знать о своем решении завтра, – сказал она другим.
Дверь закрылась за ней. Вскоре следом вышли и Барышник с подавателем фиников.
– Нам надо уходить, – сказал я.
– Нет, – буркнул Леопард и повернулся к ступеням наверх.
– Ты что делаешь, котяра?
Я пошел за ним и схватил его за руку, когда он уже стоял на лестнице.
– Освобождаю эту бедную женщину.
– Ту самую женщину, в чьих жилах молнии мечутся? Женщину, что ест с трупа собаки?
– Посмотри на себя. Никакого понимания того, что происходит с животным, если их на цепь сажают.
– Она не животное.
– Нет. Зови этим животным меня.
– Етить всех богов, котяра, думаешь, я желаю ссориться сейчас? Давай покончим с этим. Спросим работорговца об этой женщине, когда увидим его. И потом, цепи на шее и ногах женщины ничуть тебя не смущали всего ночь назад.
– То – другое. То были рабы. А это – узница.
– Все рабы – узники. Мы идем.
– Освободить ее я должен, и тебе меня не остановить.
– Я тебя и не останавливаю.
– Кто это идет? – раздался голос.
Цепная услышала нас.
– Неужто это мои мальчики? Мои милые мальчишки-шалуны? Вас так долго не было, а я все еще просяную кашу не сварила.
Леопард поднялся на ступеньку, и я схватил его за руку. Он оттолкнул меня. Цепная, увидев его, тут же отбежала и забилась обратно в свой угол. Может, это и из-за того, что за ним я поднимался. Не думаю, чтоб в ее памяти уцелело время, когда приближение мужчин не означало для нее беды.
– Покой. Да пребудет в тебе покой. Покой, – раз за разом повторял Леопард.
Она бросилась на него, потом на меня, потом опять на него, задыхаясь на конце цепи. Я отступил назад, не желая, чтоб она думала, будто мы загоняем ее. Она спрятала лицо и опять принялась плакать. В комнате было до того темно, что луна сделала наши тела голубыми.
Как могло какое угодно существо так запугать другое существо? Кем надо быть, чтоб учинить такое? Что они наделали? Асанбосам у меня из головы вылетел еще годы назад, но я видел, как она тряслась, подвывала, ожидая, кто еще следом явится, и от этого (а тут еще и дохлятина эта собачья!) я зажмурился и увидел себя висящим на том дереве.
Леопард повернулся и глянул на меня. Лицо его почти терялось во тьме, но я видел, как вздернулись, умоляя, его брови. Он был слишком чувствителен. Всегда был такой. Только для него все это было ощущениями. Частое сердцебиение, похотливое волнение, пот, стекающий по шее. Мы остановились у каких-то камней на втором пролете.
– Леопард, она не сможет позаботиться о себе. Ле…
– Им нужны мои мальчики. Все забирают моих мальчиков, – бормотала она.
Леопард прошел мимо меня и сбежал вниз по лестнице. Возвратился он с кирпичом. Обратно к стене, подальше от женщины, и он молотит по концу цепи, закрепленному в цементе. Сперва она попыталась убежать, но он успокоил ее: «Ш-шшшш». Цепная отвернулась, но была недвижима, пока Леопард молотил по цепи. Цепь звякала да звякала, ее было не разбить, зато разбилась стена: она крошилась и крошилась, пока он не вырвал из стены державший цепь гвоздь.
Цепь брякнула на пол. Я услышал бряканье в самом низу лестницы. В темноте я не увидел, как она встала, но слышал, как шаркают ее ноги. Леопард подошел к ней. Он стоял прямо перед ней, когда она перестала дрожать и подняла взгляд. Проникающий слабый свет коснулся ее мокрых глаз. Леопард тронул обруч на ее шее, и женщина вздрогнула, но он указал на пролом в стене и кивнул. Кивнуть она не кивнула, но держала голову книзу. Я видел Леопардовы глаза, хотя в комнате стояла темень, порой мешавшая видеть их. Свет, мерцавший в его глазах, исходил от нее.