Черный портер

– Выбрать себе юного принца вместо меня! – закончила за него фразу Рита. – Нет, послушай! – она заговорила быстро- быстро. Я так переволновалась, что больше не могу. И вдруг поверила. Стоп. Ты только одно скажи. Кто-то стоит между нами? Или что-то?

– Нет. Я тебе клянусь.

– Ты меня любишь и то, что ты говорил…

– Чистая правда. С первого до последнего слова только правда.

– А тогда – все. Помнишь, Лина сказала про Чингиза, что он взрослый? Ты тоже. По-своему. Нет, я не сравниваю! – запротестовала она в ответ на его движение.

Я только хочу сказать – я вижу, тебя что-то гнетет. А жизнь разная. Я… уже не первую практику делаю. Я все-таки, без пяти минут юрист. Яив тюрьме поработала. Там мне надо было обрабатывать личные дела арестантов. А это же истории! Чего я только не читала… Мне понятно, как трудно даже предположить, что может случиться, а потом мучить человека.

Я сделаю в точности, как ты хочешь. Я тебе доверяю! Письмо? Хорошо, письмо! Прочту потом. Действительно, если есть повод, подумаю. Это я тебе обещаю.

И о другом. Ты прав. Я тоже сегодня о плохом ни слышать, ни думать не хочу! У меня в глубине души жила тревога. И вот – прошла! Поцелуй меня. И теперь… пошли домой! У нас тобой еще целый день!

Братья Клинге

– Герман, ты прочитал. Что ты думаешь обо всем этом? Как поступить? Я решил сначала поговорить с тобой. Мы пока советуемся как частные лица и друзья. Я вполне сознаю свою ответственность. И, вместе с тем, мне хочется действовать грамотно. Я мало знаю здешнее судопроизводство и…

– Ответственность? Да. Ты прав. Тут многие… Для этих Ленц – горе и позор. Для фрау Баумгартен…

– Ой, тут я даже не хочу думать. Представь себе, ведь она мне отдала эту тетрадь. А в ней…

– Петер, он… ты заметь, старик сказал – на твое усмотрение. Это, знаешь ли, означает, что ты тетрадь можешь сжечь, забыть о ней, но волю покойного тем самым не нарушишь!

– А парня, которого арестовали, оставлю сидеть в тюрьме? Я разобью сознательно его жизнь – он же не виновен. Я сломаю жизнь этой Яне – она его любит. Я…

– Стой, я поработаю адвокатом дьявола. Смотри. Представь себе, идет следствие. Это не ты, а КРИПО должна дознаться и выяснить, кто убил. Они дознаются! По крайней мере, они установят, что Людвиг не виновен! С другой стороны, семья Ленц, Инга, Лина и ее будущая дочь. Это будет процесс, который вызовет резонанс. Огласки тогда не избежать. Конечно, будет скандал. И грязь! Отвратительные подробности! В таких условия я сомневаюсь, что Лина сумеет сохранить любовь и уважение к Мамедову. А когда вырастет ее дочь…

Брррр.. Верно. Но не могу же я, а теперь, мы…

– Бесспорно, мы не можем! Мы снимем копии. Заверим их. А оригинал отдадим адвокату Берга. Я с ним посоветуюсь. Но, как бы он не решил, не допущу, чтобы это осталось без внимания. Однако… есть у меня еще одно соображение.

Герман встал из-за своего солидного письменного стола, оперся на него обеими руками и пристально взглянул на Синицу.

– Петер! Нам повезло. Это не надо переводить. И значит, мне проще работать. Полиции, адвокату и судье будет проще. Это – выигрыш. Я так обрадовался, дурак, когда ты мне сказал, что дед дневник писал по-немецки! Представь – еще были б спекуляции о качестве перевода, – он помедлил.

Так вот, я обрадовался. А потому, не сразу сообразил.

Мы этого человека не знаем. Но даже если б знали! А может, он выдумал? Мечтал поступить именно так. Или… он был смертельно болен. Ему было совершенно нечего терять. Он мог это сочинить, чтоб…

– Я понял, Герман. И что?

– Ну, что – нужны доказательства! А это, – он указал на мелко исписанный блокнот, – серьезнейший повод их искать. И ты…

– Немедленно приступаю. Считаю своим долгом. Не столько перед… Ну, в общем, перед тобой.

– Так, а теперь объясни мне, что ты намерен делать. Ты, правда, улетаешь? В Москву?

– Да, я лечу в воскресение. И условился, что мама с Ритой меня на этот раз не провожают.

– Вы мне рассказали про обручение. Но праздновать…

– Мы будем праздновать! Ты знаешь, как я люблю такие вещи. Только еще Рита должна подумать. Ведь ни один человек на белом свете, кроме тебя… Ты ей не сказал?

– Я написал письмо. Я улечу, она вскроет и обдумает. Как… ни один? А мама?

– Она тоже не знает. Зачем расстраивать, пока я все равно не женат. Ну, хорошо. А мне ты разрешишь тебя проводить?

– Я буду рад! Я чувствую себя казанским сиротой, если меня не встречают – провожают.

Этот разговор состоялся в кабинете агентства братьев Клинге за день до отлета Синицы в Москву. Было поздно. Сотрудники давно разошлись. Друзья долго говорили то о делах, то о посторонних вещах и пустяках, пока не спохватились – полночь, давно пора по домам.

Синица достал трубку. Клинге немедленно извлек из ящичка свою. Оба любили ритуалы. В полном молчании они набили и не спеша раскурили эти дорогие игрушки и окутались клубами душистого дыма.

Клинге понизил голос. Он о чем-то спрашивал, а Петр, помедлив, отвечал. Затем опять была пауза.

Вопрос. Пауза. Вопрос… Так протекло с полчаса. И стало заметно, что затуманившийся Синица ободрился и повеселел.