Чертополох и терн. Возрождение веры

«И сказал Он мне: сын человеческий! кости сии – весь дом Израилев. Вот, они говорят: «иссохли кости наши, и погибла надежда наша, мы оторваны от корня». Посему изреки пророчество и скажи им: так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших и введу вас в землю Израилеву. И узнаете, что Я Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я, Господь, сказал это – и сделал, говорит Господь (Иез 37, 1–14).

Иными словами, «воскрешение» из праха иудейский пророк отождествляет (так он трактует слова Господа) с выходом народа из рабства. Таким образом, Воскресение есть переход в Царство Свободы (каковое можно трактовать широко, понимая слово «Израиль» во всем широком символическом значении этого термина, вплоть до его богоборческой ипостаси).

Христианские богословы в сущности, длят эту мысль Иезекииля; согласно святителю Григорию Нисскому, Христос, воскресши от мертвых, «совоскресил с Собой все лежащее». «То, что было воскрешено в Христе, – пишет Фома Аквинский (возражение 3, вопрос 53, «Сумма теологии») – не могло быть причиной Его воскрешения». Аквинат утверждает, что причина воскресения Спасителя – есть спасение всех, утверждение общего замысла существования в Духе, а конкретное тело Иисуса, что было воскрешено (то есть, тело, взятое «напрокат» у греховного рода людского), есть лишь одно из составляющих общего процесса преображения истории.

И, видя в чуде Воскресения – преображение истории, весьма трудно не усмотреть в этом, столь любимом мотиве художников Ренессанса, – свидетельства феномена Возрождения.

Понимание Воскресения, как силы, поднимающей из могил и грешников и праведников, в одинаковых правах на воплощение – в известном смысле инициирует процесс европейского Ренессанса; ибо что такое Ренессанс, что такое Возрождение – как не Воскресение. Если мы взглянем на цикличный процесс европейского палингенеза, на постоянное возвращение к корням культуры и истории, на постоянное оживление проекта цивилизации, на регулярное оживление прошлого – как на идею христианского Воскрешения, – то пафос мыслителей XV в. станет понятнее. Можно продлить рассуждение и сказать, что До известной степени идея анти-христианина Ницше о «вечном возвращении» корреспондирует с процессом Ренессанса, имманентным европейской истории в принципе. И, хотя богоборец Ницше и не связывал свою концепцию «вечного Возвращения» с феноменом Ренессанса, связь это буквальна, если принять во внимание цикличность исторического палингенеза.

Художник Северного Ренессанса, бургундский мастер Ганс Мемлинг написал тот момент восстания из мертвых для участия в Страшном Суде, когда еще неизвестно никому (неведомо ни Архангелу Михаилу, ни самому Иисусу), кто именно из воскресших и наделенных одинаковыми телами, получит привилегии грешника, а кто будет низвергнут во Ад. В этот краткий миг всеобщего равенства Воскресения, явлена во всей своей противоречивости сила ренессансного палингенеза – ведь обращаясь к корням, Ренессанс может воскресить и античный гуманизм, и языческую жестокость, и рабовладельческий Рим, и греческую агору. Эта амбивалентность Ренессанса явлена в «Страшном суде» наглядно – именно потому, что сам технический аспект чуда «воскресения» амбивалентен. Ренессансный мастер, обращаясь к сюжету всеобщего «Воскресения» (ибо что есть Страшный суд как не «всеобщее Воскресение, суду предшествующее) невольно – но скорее всего, сознательно – изображает сам феномен Ренессанса, воскрешающего и обновляющего христианскую религию, путем присвоения христианской верой античного тела.