Требуется прожить долгую жизнь и много раз увидеть смерть, чтобы понять, что факт жизни значим сам по себе, вне аллегорического смысла. В конце своего стремительного, но такого богатого событиями пути Брейгель пришел к невероятной для художника особенности: он стал думать и рисовать ноуменами – а не феноменами. Эту заумную фразу надо сказать простыми словами: феномен – это то явление, что обросло чувственными восприятиями и толкованиями; ноумен – это умопостигаемый объект, вне чувственных сравнений и аллегорий. Да, крестьянин Брейгеля – феноменальное явление: этот персонаж нагружен нашим знанием об истории Фландрии, об участи крестьянства и т. д. Но фигуры крестьян в огромных мировых пейзажах Брейгеля не несут никакой чувственно-аллегорической нагрузки дополнительными смыслами. Это просто люди в мире; всякий раз мы, зрители, должны придумать и понять значение этой, сугубо номинальной, информации. Крестьянский танец Брейгеля – это крестьянский танец; в том и сила этой картины, что она значит не больше и не меньше – а только и именно это. Река просто течет, а человек просто идет, и гора – даже если наше религиозное сознание хочет в ней видеть гору Елеонскую или Голгофу – просто стоит. Это мир первичных явлений.
В качестве графика, чьи рисунки должны тиражировать и продавать, Питер Брейгель думал аллегориями. И Босх некоторое время оставался его учителем. «Битва сундуков с копилками» – гениальный символ стяжательства, выдумка, достойная Босха; неожиданно в этом небольшом рисунке просверкивает большее, нежели саркастическое назидание, – перед нами возникает не упрек скупости, но портрет истории как таковой. На гравюре изображена константа бытия – а назидания здесь даже и нет. Действительно, жизнь такова – и перед зрителем не урок, мол, не жадничай, но лишь констатация факта. Фландрию покупают и продают: страну некогда купил Филипп Красивый, Валуа, потом страну перепродали благодаря удачному браку – в придание Бургундии; при Брейгеле страна досталась дому испанских Габсбургов. Битва сундуков и копилок описывает всю современную Брейгелю Тридцатилетнюю войну. Сегодня тема нисколько не менее актуальна. В назидательных притчах Брейгель тщательно вырисовывает «босховских» страшил, человечки играют вспомогательную роль для объяснения и вразумления; попутно, вероятно, незаметно для себя, художник обретает свой оригинальный метод: фламандский быт на картинах Брейгеля возвышается до символа, при этом не теряя примет реалистического бытописательства. В дальнейшем – еще в рисунках, следующих за циклом «Семь смертных грехов», и потом в картинах – композиции утрачивают назидательность. В зрелые годы эта типично босховская черта – создать такой образ, чтобы он внушал идею и поучал, – сходит в искусстве Брейгеля на нет. Чему учит картина «Пасмурный день»? Какой урок можно извлечь из картины «Охотники на снегу» или «Возвращение стад»?