Чертополох и терн. Возрождение веры

Впрочем, им изображена сама Смерть. Он нарисовал Смерть в «Весне», ибо черная фигура, хватающая женщину справа, – что же это, как не явление смерти, вторгающейся в райский сад «Примаверы»? И, зная хорошо, как заканчиваются проекты, Боттичелли написал «Мистическое Рождество» – это завещание: утопия республиканского христианского правления, которую он сформулировал перед смертью.

Глава 13. Леонардо Да Винчи

1

Сущностное противоречие в творчестве Леонардо да Винчи распространяется на все искусство в принципе и тем самым определяет особое положение Леонардо в истории. Леонардо да Винчи показал – причем осознанно – несовместимость двух радикальных посылов, определяющих труд художника.

Органичное сочетание совершенства в исполнении с незавершенностью работы есть формула, которой объясняется философия живописи в принципе. Это противоречие, но одновременно и метод размышления; Леонардо предложил потомкам закон живописи в виде парадоксального уравнения с пропущенным доказательством.

Нечто подобное сделал Платон, оставив регламентированный свод законов, необходимых для общества, ориентированного на Благо – и в то же время использовавшего инструмент сомнения, чтобы не впасть в формальное служение закону.

Основной вопрос, обсуждаемый в сократических диалогах Платона, формулируется так: можно ли научить добродетели? Вокруг обсуждения этого вопроса в разных его модификациях строится драматургия Платона. Вопрос возник у Сократа (учителя Платона и главного героя его сочинений) в ходе полемики с софистами, продававшими уроки мудрости за плату. Софисты учили добродетели, и Сократ (за ним и Платон) пытается разобраться: существует ли такое знание. Живи Сократ на пятнадцать веков позже, он вступил бы в спор со схоластами: можно ли научить вере? Софисты, схоласты V в. до н. э., полагали, что знание о добродетели передается так же, как знание о ремесле.

Можно обучить мужеству, благочестию, ремеслам, честности; собранные воедино, уроки дадут искомый результат или существует общее понятие блага?

Применительно к живописи это звучит так: можно ли разделить «прекрасное» на ряд умений – рисование, знание анатомии, колорит? То «прекрасное», что воспитывает человечество, воплощается в философии, в политике, в искусстве, но согласно Платону – это всегда то же самое «благо». Поддается ли эта сущность познанию опытным путем, то есть по частям?

Сравнение Леонардо с Платоном приходило в голову многим: простейшим доказательством этого является то, что Рафаэль в «Афинской школе» изобразил Леонардо в обличье Платона. Если бы удалось доказать, что индуктивный метод познания Леонардо (то есть идущий от опыта) связан с платоновским, сугубо идеалистическим мировоззрением, сравнение было бы легче оправдать.

Для Платона, считавшего, что Благо суть формообразующее начало, представлялось очевидным, что все частные опыты и знания подчинены целому и происходят от целого. Познание идет не от частного опыта к общему знанию, но от понимания общей сущности к частному опыту. Платон придумал такую структуру общества, которая бы обеспечивала распределение общего Блага согласно стратам, исключив случайности. Это строго определенная общественная теория, своего рода социальная гармония. Применительно к живописи это платоновское построение можно воспринимать как живописный канон. Сомнительно, чтобы главный герой Платона, его учитель Сократ, принял эту жесткую схему: такая схема исключает сомнения. Тот Сократ, что действует в диалогах Платона, сам предлагает регламентированную конструкцию республики как наилучшую, но его собственные постоянные сомнения в софистике противоречат этому принципу. Живой Сократ не считал возможным учить тому, чего не понимал сам.

В той мере, в какой последователи Платона принимают раз и навсегда заданную стратификацию, они оказываются среди тех, кто осудил Сократа; между тем суть учения в том, чтобы избавить размышление от идолов и идеологии. И Платон, стараясь избавить человеческое сознание от власти идолов (продолжая философию Сократа!), прибегает к регламенту. Каким образом закон разумной стратификации не станет идеологической догмой – неизвестно; всякий раз путь сомнения предстоит проделывать заново.

Как сочетать абсолютную независимость от канона (в том числе и от идейной установки, которая влечет за собой формальное исполнение картины) и совершенную форму – никто не знает. Рецепта нет. Результат, явленный Леонардо, очевиден, но доказать уравнение Леонардо непросто.

Те доказательства, что приходят на ум в первую очередь, неверны.

Понятно, что художник-авангардист XX в. мог оставить холст незаконченным: даже та часть картины, которую авангардист считал «законченной», выполнена им крайне небрежно. Понятно, что Сутин писал столь размашисто, что его труд может быть прерван в любой момент и «законченность» вещи от этого пострадает мало: порыв Сутина подчас важнее результата.