Чертополох и терн. Возрождение веры

Семьи не было, нет портрета возлюбленной. Одиночество (и малопонятное расследование времен юности) дало повод для подозрений в гомосексуальных пристрастиях. Как бы то ни было, времени на плотские утехи Леонардо не имел. Кочевой образ жизни делал семейный очаг невозможным; так и Данте должен был оставить Джемму и сыновей, отправляясь в изгнание; не имели семьи и Гоген, и ван Гог. Образ жизни странствующего рыцаря не способствует семейному укладу. Важнее то, как в проектной деятельности Леонардо, обдумывавшего организацию общества, трактуется проблема пола. Всякий утопический мыслитель вслед за Платоном, Кампанеллой, Мором, Сирано де Бержераком сталкивается с вопросом семьи, интимных отношений, разрушающих единство общества. Частные страсти мешают общему благу, мало того – мельчат душу, так считают практически все, кто создает универсальный проект справедливого общества. Леонардо занимается этой проблемой постоянно, рисуя женоподобных мужчин и мужеподобных женщин, как бы сливая два пола в один. Существуют спекуляции касательно трансгендерного характера изображений (так, в Джоконде видят автопортрет, а в автопортрете – женское изображение и т. п.). Дело, однако, в ином. Утопическое мышление Ренессанса постоянно выходило к проекту андрогина. Вспомним, что Гаргантюа на своей шляпе (см. первую книгу Рабле, глава VIII) носит изображение андрогина. Платон в «Пире» устами Эриксимаха рассуждает об истинной сущности любви, которую воплощает «третий пол» – андрогины, мужчино-женщины, существовавшие до того, как Зевс разделил человеческое существо на два противоположных. Вот именно это воплощение любви и пишет Леонардо постоянно; можно утверждать, что обитателями своей утопии Леонардо видит андрогинов, лишенных мелких страстей. В этом смысле важен леонардовский образ Иоанна Крестителя, женоподобного красавца, заманивающего зрителя в проект новой веры – вестник христианства воплощает всемирную любовь уже в том, что он андрогин. Не понимая платоническую трактовку христианского святого, можно усмотреть в Иоанне скабрезную провокацию: женоподобную природу леонардовского Иоанна Крестителя довел до гротеска ученик Леонардо (Джан Капротти, прозванный Салаи), написавший после смерти мастера ту же самую модель, но уже с откровенно женской грудью; при этом кажется, что женщина мужеподобна – образ пугает, как пугает дьяволица Орландина. Леонардо, разумеется, ничего подобного в виду не имел, хотя и сознавал, что балансирует на грани кощунства. Лукавое лицо искусителя Иоанна заставляет усомниться в избранном человечеством пути – и, тем не менее, уклониться не получится; но разве не так именно поступает с человеком любовь? Леонардо изображает христианство как соблазн и, что так же существенно, изображает Крестителя как символ проекта и символ синтеза, в том числе и проекта андрогинного. Иными словами, Леонардо рисует Иоанна как воплощение любви – которая больше любви даже и христианской. Если длить проективную мысль Леонардо – а сам мастер имеет привычку длить мысль бесконечно – то можно прийти к выводу, что точно так же, как пол должен раствориться в общей концепции человеческого существа, так и конфессия должна раствориться в более обширном замысле бытия.

И определенной родины, родины как Отечества, у гуманистов XV в. не было. Переезжали из государства в государство постоянно; не один Леонардо, но практически всякий – Эразм, Бруно, Гольбейн, Микеланджело меняли место жительства многократно. Редко кому везло как Тура или Босху (трудно определить: везенье то было или сложившиеся обстоятельства). Художники Прованса XIV–XV вв. скитались от одного королевского двора к другому со скоростью комет. В случае Леонардо его шестидесятилетняя жизнь так наполнена переездами, что выбрать отечество невозможно: Венеция, Флоренция, Милан, Рим – разные государства во всем; Франция – совсем иная страна; и как испытывать родственные чувства к тому времени, что тебя окружает, если идеал в Древней Греции. Неизвестно, почему этот человек, выстраивавший биографию сообразно большому проекту, выбрал Францию как место упокоения (слово «упокоение» не вполне годится для Леонардо, конечно) и насколько случайна его смерть.

Даже определенной смерти у него не было. Анатомические исследования связаны с обозначением пределов жизни и того, что будет после нее; тем не менее мастер не сделал попытки нарисовать ад и рай. Скорее всего, то, чего нельзя исследовать опытным путем, для Леонардо как бы не существовало. Тем страннее, что он не фиксировал свои последние переживания; тем страннее то, что записи, если таковые были, утрачены. Среди прочих разомкнутых проектов Леонардо – его собственная биологическая жизнь.

В конце концов, и родина, и семья, и жизнь – это все проекты. Леонардо весьма серьезно отнесся к феномену семьи (неоднократно писал святую Анну, Марию и Иисуса именно как три поколения), но представлял понятие «семья» в его метафизическом аспекте.