– Попрали, – сказал невпопад Андрей и тяжело поднялся с колен. Мысли кружились словно в бреду. Спешил, а все одно не успел. Спас тысячи и себя грешного спас, а две невинные души не сберег. Неравная цена, но представ пред Богом, что скажешь, какие подыщешь слова?
Он повернулся и пошел прочь от пожарища, опустошенный и сломленный. Старуха проводила странного монаха взглядом, пожала плечами и поплелась домой, пристукивая сучковатой клюкой. Блаженных за долгую жизнь она навидалась порядком.
На улицах слободы стало шумно и многолюдно, выжившие праздновали избавление от мора. Ослабевшие, нечесанные, ряженые в завшивевшие лохмотья люди валялись в грязи и славили Господа. На углу собралась небольшая толпа. Андрей подошел ближе и увидел промеж слободских баб и мужиков Яшку Багоню. Парень размахивал руками и смеялся. Слова долетали обрывками:
– Вижу, к колодцу крадется, а с нею рогатая тень… я следом… узелок достала, а из узелка свечение ядовитое полилось, я далече стоял, а в голове все одно помутнело… в колодец высыпала, подол задрала и тут же с диаволом согрешила… а я огородами…
Бабы охали и качали головами, мужики хлопали героя по спине и плечам, орали весело. Яшка, довольный и гордый, вышагивал гоголем. Одиноко стоявшего инока не замечал. Андрей хотел подойти, в глаза иудины заглянуть, да передумал. Пускай Бог будет обвинителем и судией. От вида радующихся людей воротило, как от помойной бадьи. Ночью так же радовались, бесчинствуя и сжигая живьем. Господи, помоги… Андрей схватился за голову и убежал, не разбирая дороги.
…Очнулся уже под сводами храма. Христос из-под купола смотрел сурово и испытующе. В глазах сына Божьего притаилась печаль. «Тебе решать» – говорили эти глаза. И Андрей решил. Была у него надежда, да рассыпалась в прах, в напоминании о былом остался лишь пепел, зажатый в побелевшие кулаки. Господь дал человеку свободу воли, и свобода эта стала худшим наказанием для потомков Адама и Евы. Сущим проклятием.
Он подхватил киянку, подступил к стене и в два удара снес с фрески праведника, похожего на себя. Может и был праведник, да весь вышел, от себя не уйти. Из Преисподней выхода нет, ибо Ад всегда был здесь, на земле. Свежая фреска сочилась подтеками краски, словно рыдала, капли сбегали вниз, оставляя кровавые полосы. Мир вокруг застонал, послышался рокочущий гром. Тяжкий груз свалился с души, Андрей сполз спиной по стене, ощущая себя умиротворенным и легким, чувствуя, как вновь наливаются на шее гнойные желваки. Труд всей его жизни остался незавершенным, и вернулась Черная смерть, волею божией неся очищение от людского греха.
Напоследок он наклонился и ударом деревянного молотка сбил скромную подпись в самом темном углу: «Андрей Иванов сын Рублев», стирая всякую память об иноке, в гордыне своей захотевшем творить чудеса.
Елена Щетинина
Мальчик-Обжора
Мы называли его Голодным Мальчиком. Голоднюком. Обжорой. Утробой. Прорвой. Да как мы только его ни называли! Перемигиваясь, криво усмехаясь, делая пальцами тайные знаки.
Когда в первый раз мы заговорили о нем? То был июль. Полдень. Солнце маячило белым раскаленным блином. Жаркое марево висело в воздухе. Асфальт пропекал ноги через сандалии. Нам было по девять.
– Пусть Он сожрет это, – вдруг сказал Мишка, глядя на порванную кепку. Его родители бережно относились к вещам – и того же требовали от сына, но он не оправдывал их ожидания. Как он порвал эту кепку – кто знает? Может быть, швырнул под колеса наших велосипедов, может быть, зацепился за низкую разлапистую ветку, а может быть, просто неуклюже сдернул – очень часто самое плохое в нашей жизни случается от того, что кто-то что-то где-то «неуклюже». Кепка была дорогой, привезенной Мишкиным отцом из-за границы, – и приятелю бы точно влетело.
– Кто – он? – осторожно спросил пухлый Толик, украдкой ковыряя в носу.
– Мальчик-Обжора, – хмыкнул Мишка. У него загорелись глаза. – Мальчик-Обжора, который ест все плохое, все испорченное, все ненужное… в общем, все то, что нужно сожрать.
– О! – мы живо заинтересовались этой темой. – А что еще он может сожрать? Манную кашу? Щавелевый суп? Макароны?
– Конечно! – горделиво кивнул Мишка. Было видно, как он раздувается от важности, ведь именно он придумал Мальчика-Обжору. – Любую невкусную еду съесть – ему раз плюнуть. Но он может есть вообще все, что угодно! Дневник с двойкой!
– О-о-о! – пока мы получали двойки только по поведению, но и за это нам влетало будь здоров.
– Порванную одежду! Что-то сломанное! Что-то… что-то… – фантазия Мишки иссякала, но глаза у него горели – и мы уже додумывали сами.
– Он может съесть тот гвоздь в заборе, о который я порвал футболку! – захихикал Толик.
– И те битые бутылки, которые валяются на футбольной площадке! – подхватил я.
– И вечно горящую и воняющую урну около подъезда, – продолжил Серега.
Мы фантазировали, перебирали в памяти, что же можно скормить Мальчику-Обжоре – и сами удивлялись тому, как много в мире вещей, которые нам мешают.