Честная ложь. Почему мы продолжаем верить в то, что портит нам жизнь

Подобную аргументацию мы находим уже в сочинении Артура Шопенгауэра «О свободе воли» от 1839 года. Отголоски этого текста появляются спустя столетие у Эйнштейна: «Я не верю в свободу воли. Слова Шопенгауэра «Человек волен делать то, что он пожелает, но не может желать, что он пожелает» сопровождают меня на протяжении жизни и примиряют с людскими поступками, даже когда они по-настоящему причиняют боль. Знание о несвободе воли не дает мне всерьез воспринимать как собственные, так и чужие поступки и суждения и сохранять здоровое чувство юмора».

Снова мы сталкиваемся с загадочным феноменом, что наша интуиция с поразительной страстью отгораживается от истины. Ведь сколь ни убедительна аргументация против существования свободной воли, за 180 лет после Шопенгауэра она не прижилась, и вряд ли кто-то готов пойти по стопам Эйнштейна и принять его взгляды.

Почему нет?

Вероятный ответ, который лучше всего вписывается в узкие рамки между чувственными впечатлениями и выбором, таков: восприятие и принятие решений происходит в математических рамках, в которых ошибки практически гарантированы. Наш когнитивный аппарат, правда, обеспечил нам привилегированное положение: мы умеем эти ошибки замечать. Но даже тогда мы обычно мало можем на них повлиять. В этом убеждает комната Эймса, обзови ее хоть черной магией, хоть точным перцептивным механизмом.

Что касается принятия решений, то дело обстоит несколько иначе. Если постфактум мы устанавливаем, что некое решение не дало желаемого результата, то мы возвращаемся в тот момент, когда принимали его, спрашиваем себя: какая была альтернатива? Или, в зависимости от того, насколько все пошло не так: что нужно было сделать по-другому?

Чтобы этот процесс (который у Канемана называется «медленное мышление» и может повлиять на будущие решения в аналогичных ситуациях) был продуктивным, мы должны проиграть в воображении все варианты для данной ситуации. То есть нам нужна модель самих себя, реагирующих привычным образом или абсолютно иначе.

То есть мы должны представить самих себя свободными людьми.

В некотором смысле мы таковыми и являемся, потому что в узких рамках, в которые нас поставила наша способность к обучению, мы все-таки умеем перекрутить внутренние колесики, которые предопределяют решения. Но и это тоже часть нашего поведения. Не удается уйти от философского осмысления невозможности свободного волеизъявления.

Если у вас испортилось настроение, то утешит тот факт, что есть и другой аспект свободы – практический. А именно, вопрос о том, возможно ли в конкретной ситуации реализовать личные желания и идеи и не попытается ли кто-то извне по злому умыслу воспрепятствовать этому. Сообща отстаивать такую форму свободы воли имеет больший смысл, нежели горевать об утрате той, которой и быть не может.

Как вообще возможно, чтобы живые существа не ставили друг другу палки в колеса, а поддерживали или даже вместе что-то предпринимали? Как нашему виду удалось, несмотря ни на что, освободиться от незрелости, в которой повинен наш перцептивный аппарат? И почему этот освобожденный и способный к кооперации вид до сих пор толпами бегает за шарлатанами, обманщиками и демагогами, которые, по-видимому, плодятся бесконечно?

Восприятие для профессионалов

Кооперация (для поиска правды)

С марсианским зондом на ток-шоу – загадка сотрудничества – правило Холдейна – трампизм как объяснение любезности – теория игр – Хиллер и Бенджен

Вспомним, какие основные слабые стороны нашего перцептивного аппарата нам уже встретились: он совершает ошибки, пренебрегает советами, подвержен предвзятости. Подумаем также обо всех конкретных слабостях, иллюзиях и заблуждениях, которые в современном мире выставлены напоказ, как в былые времена физические недостатки на шоу уродов. Мы готовы заплатить больше, если перед покупкой нам показали очень большое число, которое с ней никак не связано. Если мы выберем десерт, который будем есть по понедельникам в течение месяца, то потом, когда желания изменятся, мы будем раздражаться всякий раз, как нам подадут не наш любимый десерт. Мы считаем вещи более ценными, просто потому что мы их выбрали.