Четверо Благочестивых. По обе стороны закона

— Я видел его в воскресенье вечером… Милый старичок, пылкий и прирожденный оратор. Я сидел в глубине небольшого зала и слушал его речь (на французском) в защиту прав человека. Это был Жан Жак Руссо, Мирабо, просвещенный Брайт, а аудитория в основном состояла из юнцов-кокни, которые пришли туда, чтобы потом рассказывать знакомым, что побывали в храме анархизма.

Пуаккар нервно побарабанил пальцами по столу.

— Скажите, Джордж, почему такие вещи никогда не обходятся без банальности?

Манфред рассмеялся.

— Помните Андерсона? Когда мы заткнули ему рот кляпом, привязали к стулу и сказали, почему он должен умереть… Когда в полутемной комнате не было ничего, кроме умоляющих глаз приговоренного, мерцающего приглушенного света лампы и вас с Леоном и несчастной Клариссой в масках. Вы стояли молча, а я читал смертный приговор… Помните, как в эту минуту в комнату из кухни снизу донесся запах жареного лука?

— А вспомните цареубийцу, — подхватил Леон.

Пуаккар кивнул.

— Вы имеете в виду корсет? — уточнил он, и остальные двое засмеялись.

— От жизненной прозы невозможно отделаться, — вздохнул Манфред. — Бедный Гарсиа, от которого зависят судьбы наций, и любопытные девицы из окрестных лавок; трагедия и запах лука; выпад рапиры и китовый ус корсета… Они неразделимы.

Все это время Тери курил сигарету за сигаретой и смотрел на огонь, подперев голову руками.

— Возвращаюсь к нашему делу, — сказал Гонзалес. — Я полагаю, больше мы ничего не можем сделать до… того самого дня?

— Ничего.

— А после?

— Наши художественные репродукции.

— А после? — повторил Пуаккар.

— Есть дело в Голландии, а именно, Херман ван дер Биль, но там ничего сложного. Предупреждать его надобности нет.

Пуаккар посерьезнел.

— Я рад, что вы заговорили о ван дер Биле, за него давно уже надо было взяться… Через Хук ван Холланд или через Флиссинген?[22]

— Если будет время, через Хук, конечно.

— А Тери?

— Я о нем позабочусь, — легкомысленно произнес Гонзалес. — Мы с ним поедем по суше, в Херес… Там, где девушка, — улыбнувшись, добавил он.

Объект их разговора докурил десятую сигарету и, тяжело вздохнув, выпрямился.

— Забыл вам сказать, — продолжал Леон. — Сегодня, когда мы выходили на прогулку, Тери очень заинтересовался объявлениями, которые висят на каждом углу. Ему очень хотелось знать, почему их читает так много людей. Пришлось ему солгать… А я терпеть не могу ложь, — Гонзалес говорил совершенно искренне. — Я наплел ему что-то о скачках или о лотерее, и он, кажется, поверил.

Тери понял, что говорят о нем, несмотря на то что его имя произносилось на английский манер, и стал прислушиваться.

— Мы оставим вас развлекать нашего друга, — встав, произнес Манфред. — Нам с Пуаккаром нужно провести несколько экспериментов.

Двое вышли из комнаты, прошли по узкому коридору и задержались у небольшой двери в самом конце. Большая дверь с правой стороны, закрытая на задвижку и висячий замок, вела в студию. Вытащив из кармана небольшой ключ, Манфред отпер дверь, вошел и щелкнул выключателем, озарив комнату тусклым светом запыленной электрической лампочки. Было заметно, что здесь недавно пытались навести порядок. С двух полок был убран мусор, и теперь на них стояли ряды маленьких ярких бутылочек, с номером на каждой. На зеленом сукне грубого стола в беспорядке громоздились всевозможные мензурки, пробирки, конденсаторы, химические весы и две странного вида стеклянные машины, похожие на газогенераторы.

Пуаккар придвинул к столу стул и осторожно поднял металлическую чашку, которая стояла в миске с водой. Манфред, смотревший через его плечо, сказал что-то насчет густоты жидкости, наполовину заполнявшей этот сосуд, и Пуаккар слегка кивнул, будто услышав комплимент.

— Да, — произнес он довольным голосом, — полный успех, формула оказалась абсолютно правильной. Скоро она нам пригодится.

Он поставил чашку обратно в миску, потом сунул руку под стол и достал из ведра пригоршню ледяной крошки, которую аккуратно высыпал вокруг резервуара.

— Я называю это multum in parvo[23]

взрывчатки, — сказал он, снял с полки пузырек, согнутым мизинцем открыл пробку и капнул пару капель беловатой жидкости в металлическую чашку. — Это нейтрализует элементы, — сказал Пуаккар и вздохнул с облегчением. — Я человек не нервный, но только сейчас за последние два дня почувствовал себя спокойно.

— Запах просто жуткий, — пожаловался Манфред, закрывая платком нос.

Над чашкой поднялся легкий дымок.

— А я на такие мелочи никогда не обращаю внимания, — сказал Пуаккар, опуская тонкий стеклянный стержень в смесь. Потом он вытащил стержень и посмотрел, как с его конца стекают красноватые капли. — Прекрасно, — промолвил он.

— И теперь это не взорвется? — спросил Манфред.

— Теперь это не опаснее чашки шоколада.

Пуаккар вытер стеклянный стержень тряпочкой, поставил пузырек на место и повернулся к товарищу.

— Что теперь? — спросил он.

Манфред ничего не ответил. Он отпер старый сейф, стоявший в углу комнаты, извлек из него полированную деревянную шкатулку, открыл и показал Пуаккару ее содержимое.