Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918

Фон Гетцендорф и его окружение не раз беседовали со мной по этому вопросу. Причем генерал-полковник всегда отстаивал такую точку зрения, которая мне в принципе казалась правильной. Он считал, что разрешение южнославянской проблемы возможно только в составе монархии, для чего необходимо в той или иной форме присоединить Сербию к южнославянским территориям Дунайской империи. Но по этому вопросу ему решительно противостоял премьер-министр Венгрии граф Тиса, не желавший каким-либо образом нарушать сложившийся дуализм или ставить под угрозу гегемонию мадьяров в землях венгерской короны.

При этом Тиса ссылался на соглашения от 19 июля 1914 года, по которым он давал свое согласие на предъявление ультиматума Сербии при условии, что в случае возникновения войны никакая сербская территория аннексирована не будет. И хотя Тиса в принципе не возражал против разговоров о захвате Белграда и Мачвы[30], но дальше этого не заходил. Для него желательно было видеть Сербию в качестве маленькой и нежизнеспособной страны, что представляло, по его мнению, гораздо меньшую угрозу для монархии, чем ее включение в состав империи.

Подобные софизмы вывели из себя даже отличавшегося долготерпением министра-президента Цислейтании[31]

Карла фон Штюргка, а о фон Бетцендорфе и говорить не приходится. А вот Иштван Буриан фон Райец, занимавший в то время пост имперского министра иностранных дел, оказался верным щитоносцем премьер-министра Венгрии, да и престарелый император выступать против столь могущественного человека не отважился, поскольку тот в таких случаях грозил немедленно подать в отставку.

Таким же спорным для Вены был и албанский вопрос. При этом Буриан фон Райец неизменно придерживался идеи независимой Албании, Тиса и фон Штюргк относились к этому скептически, а фон Гетцендорф с ней яростно боролся, выступая за раздел страны между монархией и Грецией. Он предпочитал даже, чтобы болгар из Центральной Албании переселили к Адриатическому морю, только бы не оставлять Албанию независимой. Причем фон Гетцендорф отказался даже от идеи, которую ранее столь рьяно отстаивал, а именно от создания автономного княжества на восточном побережье Адриатического моря.

В польском же вопросе фон Гетцендорф, как мне кажется, пошел по вполне реальному политическому пути. В то время как Буриан фон Райец и фон Штюргк выступали за так называемое «австро-польское решение», то есть за такой подход, который представлял собой практически единственный твердый постулат политики Буриана фон Райеца, то начальник Генерального штаба, по крайней мере в то время, горячо высказывался за новый раздел Польши между Австрией, Германией и даже Россией. Такое он предлагал, во-первых, потому, что мало верил в надежность поляков, а во-вторых, из-за того, что видел в самостоятельной Польше препятствие для заключения мира с Россией.

С момента взятия Варшавы, Ивангорода и Люблина достижение мира с Россией стало для фон Гетцендорфа особым желанием. К нему он неоднократно возвращался, говоря о необходимости «наведения золотых мостов» с Российской империей. Во всяком случае, об этом шептались многие офицеры из ставки австро-венгерского Главного командования, гадая, какие шаги с нашей стороны уже предприняты в данном направлении. Однако ничего конкретного узнать не удавалось.

А ведь ранней весной 1916 года фон Гетцендорф со своим Главным командованием находился на пике могущества. Именно тогда блистательный генерал-адъютант императора генерал барон Артур фон Больфрас с улыбкой заметил фон Бетцендорфу: «В Австро-Венгрии теперь всем заправляет Главное командование!» На что тот возразил: «Вы ошибаетесь, эта честь принадлежит Тисе». При этом они оба были по-своему правы, ведь в империи не имелось ни одной области в общественной жизни, в которой голос Цешина не являлся бы решающим.

Какого направления во внешней политике он при этом придерживался, я уже упомянул. А вот о его внутриполитической деятельности сказать что-либо конкретное трудно, так как по роду своей работы об этом я был информирован весьма поверхностно и довольствовался слухами.