Между тем взгляды в австро-венгерском Главном командовании на возможности оказания сопротивления на востоке сильно разнились. В частности, сотрудники, отвечавшие за итальянский театр военных действий, толковали любые обеспокоенности по этому поводу как «боязнь привидений», тогда как так называемая «русская группа», то есть настоящие эксперты, предупреждали о перспективах возникновения больших неприятностей.
Поэтому стали проводить опросы командиров на передовой. Но их ответы вселяли оптимизм. Ведь подобные опросы, как правило, создают только соучастников в отстаивании того или иного мнения без несения за это какой-либо личной ответственности. Кроме того, обстановка на фронте менялась настолько быстро, что уже на следующий день после опроса ответы ей не соответствовали. К тому же было трудно предположить, что Антанта оставит своего итальянского союзника без поддержки в его ожидаемом бедственном положении. А ее контрмеры включали в первую очередь наступление русских против Австро-Венгрии.
Между тем фон Гетцендорф всем сердцем поддерживал наступление из Тироля. Слова об его одобрении приходились ему по душе, чего нельзя было сказать о высказываниях, содержавших какие-либо опасения. Он буквально жаждал атаковать Италию и отбрасывал все, что могло этому помешать. Отсюда и скрытность в подготовке наступления. Однако было бы неправильно возлагать ответственность за поражение под Луцком исключительно на него одного. Главная вина за это лежит на разногласиях между обоими начальниками Генеральных штабов, причины возникновения которых описаны в предыдущей главе. Именно эти разногласия привели к распылению сил и отсутствию совместно проведенных операций с учетом обстановки на всех фронтах.
К тому же события в Тироле и на Восточном фронте имели для фон Гетцендорфа и личные последствия, ударив по его положению и репутации. Началась резкая явно направленная против него и высшего армейского командования критика.
«Зло, за редким исключением, коренится в руководстве» – таков был лейтмотив резких нападок в венгерском парламенте. Задумались и в Вене. Не случайно министр иностранных дел внезапно обнаружил столь живой интерес к военным вопросам, что его сомнения и опасения отчетливо читались между строк. Теми же вопросами занялся также Совет министров, который стал требовать унификации командования на Восточном фронте. А в окружении главнокомандующего стало распространяться недовольство начальником Генерального штаба, большая самостоятельность которого в свете последних событий начала казаться неоправданной. Свое отношение к фон Гетцендорфу изменил также император, в результате чего из военной канцелярии в Цешин был направлен первый «Квестенберг»[36]
.К этой критике фон Гетцендорфа как военачальника добавилось и осуждение его поведения в личном плане. Дело заключалось в том, что он женился во второй раз и позволил своей супруге Вирджинии фон Райнингхаус переехать в Цешин. Однако строго соблюдавшие церковные каноны круги считали брак с разведенной женщиной недействительным. Но самое главное заключалось в том, что очень многие стали придерживаться мнения, что подобные семейные отношения отвлекали начальника Генерального штаба от исполнения им своих служебных обязанностей.
Как говорится, положение обязывает. И все же во времена, когда Марс правит во всех областях и так или иначе ставит каждого человека перед необходимостью принесения личных жертв, Главному командованию надлежало воспользоваться своим особым правом. Конечно, брак как таковой, как сугубо личное дело, находится вне всякой критики, но его привнесения в жизнь гарнизона ставки следовало избегать. Причем в данном случае вопрос о том, был ли нанесен ущерб служебным интересам в результате этого или нет, не имеет решающего значения. А вот то, что Главное командование вообще дало возможность людям высказаться по данному вопросу, да еще с язвительными замечаниями, и выставить свой престиж, который в остальном так тщательно охранялся, на посмешище, явилось делом весьма пагубным.
Лично мне не доводилось наблюдать что-либо из того, о чем толковали сознательно или бессознательно распространявшиеся сплетни относительно ставки в Цешине, и поэтому могу назвать большинство связанных с этим историй явной ложью. Однако я, особенно в интересах Главного командования, искренне сожалею о решении, которое позволило офицерским дамам оставаться в Цешине, поскольку всегда считал неловкой ситуацию, когда служебные вопросы приходилось решать в семейном кругу.