Четыре ветра

Элса забралась на водительское место, вонзила ключ в замок зажигания и с силой повернула. Мотор неохотно кашлянул и ожил. Только бы хватило бензина.

Вцепившись в руль, она выехала в бурю. Ветер тут же попытался столкнуть машину в канаву. Сзади гремела цепь, привязанная к оси, – заземление грузовика, чтобы его не закоротило.

Коричневая пыль летела в стороны, две фары вперялись во мрак. В конце дорожки Элса подумала: куда?

В город.

Лореда ни за что не пошла бы в другую сторону. Их ферму от границы с Оклахомой отделяли мили пустоты.

Элса с трудом заставила грузовик повернуть. Теперь ветер дул в спину, подталкивая вперед. Она наклонилась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Ехала она со скоростью не больше десяти миль в час.

Городские фонари включили в бурю. Окна и двери заколочены. По улице неслись пыль, и песок, и грязь, и перекати-поле.

Лореда съежилась у запертой двери вокзала, крепко прижав к себе чемодан, который ветер пытался вырвать у нее.

Элса остановила грузовик и выскочила. Вокруг фонарей сияли тонкие нимбы золотого света, пронизывая коричневую муть.

– Лореда! – закричала она тонким голосом, царапающим горло.

– Мама!

Наклонившись вперед, Элса двинулась против ветра, который срывал с нее платье, царапал щеки, лишал зрения. Пошатываясь, она поднялась по ступенькам и прижала Лореду к себе так крепко, что на секунду буря исчезла, их не терзал ветер, не кусал песок, остались только они вдвоем.

Слава тебе господи…

– Нужно попасть внутрь, – сказала Элса.

– Дверь заперта.

Где-то совсем рядом взорвалось стекло. Элса отпустила Лореду и пробралась к разбитому окну, перелезла через острые стеклянные зубы, торчащие из подоконника, не обращая внимания на боль.

Открыла дверь, втащила Лореду внутрь и заперла засов.

Здание вокзала подрагивало, разбилось еще одно окно. Элса подошла к питьевому фонтанчику, зачерпнула теплой воды и в горсти отнесла Лореде, которая жадно выпила.

Элса опустилась на пол рядом с дочерью. Глаза так сильно болели, что она почти ничего не видела.

– Прости меня, Лореда.

– Он ведь хотел уехать на Запад? – спросила Лореда.

Стены вокзала тряслись, казалось, весь мир распадается на части.

– Да.

– Почему ты просто не сказала ему «да»?

Элса вздохнула.

– У твоего брата нет обуви. У нас нет денег на бензин. Ни на что нет денег. Бабушка с дедушкой не поедут. Я видела только причины не ехать.

– Я добралась сюда и не знала, куда дальше. Он не хотел, чтобы я знала.

– Понимаю.

Элса положила руку на спину дочери.

Лореда дернулась в сторону.

Элса убрала руку и сидела молча, она сознавала, что никакими словами уже не заделать брешь в отношениях с дочерью. Раф бросил их обеих, бросил детей, бросил родителей, попросту отшвырнул свои обязательства, а винила Лореда по-прежнему Элсу.

Вечером, когда буря стихла, Элса с Лоредой вернулись на ферму. Элса как-то нашла в себе силы поесть, накормить детей и уложить их спать. И даже не заплакать при этом на глазах у всех. «Победа», – подумала она. За несколько часов, что прошли с того момента, как Роуз узнала о бегстве своего сына, ее боль обратилась в клокочущий гнев, который она бурно выражала по-итальянски. Отчаявшаяся Лореда за ужином не проронила ни слова, на Энта, который ничего не понимал, больно было смотреть. Тони отводил глаза.

Когда Элса оказалась в спальне – наконец-то, – ей пришло в голову, что за последние часы она не произнесла ни слова, даже не отвечала, когда к ней обращались. Боль все ширилась и ширилась внутри, пожирая ее.

Ветер угомонился, стихия больше не набрасывалась на дом. Стояла тишина. Только иногда слышался вой койота да шелест пробегающего по полу насекомого.

Элса подошла к комоду у окна. Открыла ящик Рафа, где лежала единственная рубашка, которую он оставил. Вот и вся память о муже.

Она взяла в руки эту светло-голубую полотняную рубаху с латунными пуговицами. Сама сшила ее Рафу в подарок на Рождество. На манжете сохранилось коричневато-красное пятнышко ее крови: укололась, когда шила.

Она обернула рубашку вокруг шеи, как шарф, и бесцельно вышла в звездную ночь. Может, она так и будет идти и идти без конца… или так и будет носить этот шарф, пока не состарится и не поседеет, и тогда какой-нибудь ребенок спросит, что это за сумасшедшая, которая носит рубашку вместо шарфа, и она ответит, что не помнит, где взяла эту рубашку и чья она.

У почтового ящика она увидела мертвого Бруно, мерин был завален ветками. В приоткрытом рту запеклась грязь. Завтра надо будет постараться выкопать яму в такой же мертвой, как и Бруно, земле, чтобы похоронить его. Еще одно ужасное дело, еще одно прощание.

Вздохнув, Элса побрела домой, забралась в постель. Кровать была слишком широкой для нее одной, даже когда она раскинула руки и ноги. Элса сложила руки на груди, точно покойница в ожидании, когда ее обмоют и похоронят, уставилась в грязный потолок.

Все эти годы, все ее молитвы, вся ее надежда, что однажды ее полюбят, что муж повернется к ней, и разглядит ее, и поймет… все это исчезло.

Правильно ее родители говорили.

Глава одиннадцатая