Четыре ветра

Лореда понимала, что маму нельзя винить в том, что папа их бросил. Во всяком случае, это была не только мамина вина. Лореда пришла к этой бесконечно грустной правде после долгой бессонной ночи.

Папа бросил их всех. Осознав этот факт, она уже не могла забыть о нем. Отец разбередил в Лореде мечты, уверил, что любит ее, но бросил, исчез.

Впервые в жизни надежды Лореды были разрушены.

Лореда встала, увидела голубое небо за окном и надела ту же грязную одежду, в которой убежала из дома накануне. Она не стала причесываться и чистить зубы. Какой смысл? Ей никогда не выбраться с этой фермы, и кому какое дело, как она выглядит?

Бабушка Роуз стояла у плиты, где в кастрюле булькала манная каша. Бабушка вся… будто съежилась. По-другому и не скажешь. Она что-то бормотала по-итальянски, на языке, которому отказывалась учить внуков, потому что хотела, чтобы они выросли американцами.

На кухне появился Энт, пиная дюймовый слой пыли, покрывавшей пол. Лореда достала для него стул из-под покрытого клеенкой стола, где стояли перевернутые вверх дном миски, тоже все припорошенные пылью.

Лореда перевернула миски, протерла, села рядом с братом. Энт, сгорбившись, отчего стал казаться еще младше, принялся есть безвкусную кашу.

Застегивая штопаный-перештопаный комбинезон, вошел дедушка.

– Кофе чудно пахнет, Роуз, – сказал он и потрепал Энта по грязным волосам.

Энт заплакал. Плач перешел в отрывистый кашель. Лореда взяла брата за руку. Ей тоже хотелось плакать.

– Как он мог их бросить? – сказал дедушка.

Бабушка оглянулась на него с несчастным видом.

– Silenzio[20], – прошипела она. – К чему слова?

Дедушка тяжело вздохнул и закашлялся. Он прижал руку к груди, будто там скопилась пыль, принесенная вчерашней бурей.

Бабушка Роуз потянулась за веником и совком. Лореда громко застонала: вчера они весь день расчищали завалы после предыдущей бури – выбивали ковры, стирали грязь с подоконников, перемыли всю посуду, составили ее на место, перевернув, а сегодня опять все сначала…

Неожиданно раздался стук в дверь.

– Папа! – закричала Лореда, срываясь с места.

Она подскочила к двери, распахнула ее.

На крыльце стоял мужчина в лохмотьях с чумазым лицом.

В грязных руках он крутил истрепанную кепку.

Голодный. Как все бродяги, которые останавливались здесь по пути «туда».

Этого папа хотел? Голодать в одиночестве, стучаться в чужие двери и просить еду? Это лучше, чем оставаться дома?

Бабушка встала за спиной Лореды.

– Я голоден, мэм. Если у вас найдется чем поделиться, буду премного обязан. Может, у вас есть для меня работа?

Рубашка бродяги выцвела до неопределимого оттенка, под слоем грязи и пятнами пота трудно было понять, какого она была цвета когда-то. Возможно, голубого. Или серого. Комбинезон туго перепоясан ремнем.

– У нас есть каша, – сказал дедушка. – И веранду надо подмести.

Они привыкли к бродягам, которые выпрашивали еду или предлагали свой труд в обмен на кусок хлеба. В такие тяжелые времена люди делали, что могли, для менее удачливых. Большинство бродяг брались за любую работу и шли себе дальше. Один из них оставил на амбаре Мартинелли какой-то символ. Сообщение для других путников. Видимо, оно значило: «Здесь живут хорошие люди».

Дедушка изучающе разглядывал бродягу.

– Ты откуда, сынок?

– Из Арканзаса, сэр.

– И сколько тебе лет?

– Двадцать два, сэр.

– И давно ты уже в пути?

– Достаточно, чтобы добраться туда, куда я шел, если бы я знал, где это место.

– Что заставляет человека просто взять и уйти? Можешь ты мне это сказать?

Они все посмотрели на бродягу, которому вопрос, видимо, показался трудным.

– Что вам сказать, сэр. Наверное, люди уходят, когда больше не могут терпеть.

– А как же семья? – резко спросила бабушка. – Неужели мужчине не все равно, что будет с его женой и детьми?

– Думаю, если бы было не все равно, он бы остался.

– Это неправда, – сказала Лореда.

– Проходи, поешь каши, – сказала бабушка. – Что толку болтать попусту.

– Лореда, – Энт потянул ее за рукав, – с мамой что-то не то.

Лореда откинула с лица спутанные волосы, оперлась о метлу. Она вспотела, так долго и старательно подметала.

– Ты о чем?

– Она не просыпается.

– Дурачок. Бабушка сказала, пусть спит.

Энт сгорбился.

– Я знал, что ты мне не поверишь.

– Ну ладно.

Лореда пошла за Энтом в родительскую спальню. В маленькой комнате, обычно чистой и прибранной, везде лежала пыль, даже кровать выглядела грязной. Это остро напомнило Лореде, что отец их бросил, – мама даже не подмела перед тем, как лечь спать. А у мамы ведь пунктик насчет чистоты.

– Мама?

Мать лежала на двуспальной кровати, как можно дальше сдвинувшись вправо, так что слева осталось много места. Волосы закрывала грязная косынка, ночная сорочка была такой старой и истертой, что местами сквозь ткань просвечивала кожа. Вокруг шеи она обернула голубую полотняную рубаху – папину. На бледном, как простыня, лице выступали острые скулы над впалыми щеками.

Мама всегда была бледной. Даже на летнем солнце ее кожа только обгорала и шелушилась. Никакого загара. Но сейчас…

Лореда слегка потрясла мать за плечо:

– Проснись, мама.