Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

В праздничные и воскресные дни, свободные от вахтенной службы или какой-либо срочной работы, офицеры съезжали на берег. Так как съезд на берег происходил в послеобеденные, самые горячие часы дня, то прогулки в эту дьявольскую жару ничего привлекательного уже не представляли. Некоторые фанатики-спортсмены, пользуясь любезным приглашением владельцев единственного в Hellville’e лаун-тенниса – чиновников агентства «Messagerie Maritime», предоставивших свою площадку в полное наше распоряжение, предавались игре в теннис, с серьезным риском умереть от солнечного удара.

Большинство же заполняло многочисленные уже кафе и, поглощая неимоверное количество прохладительных напитков и пива, сражалось в карты. Денег у всех было много, и девать их было некуда. Не съезжая с кораблей до прихода на Мадагаскар почти в продолжение трех месяцев, большинство сохранило почти неприкосновенным все свое содержание за это время. Да и сами деньги в наших глазах сильно потеряли в то время свою ценность.

«К чему мне эти деньги, – думал молодой офицер, – когда через какой-нибудь месяц, много через два, меня, по всей вероятности, отправят к праотцам?»

И баккара, и «железка» привлекали с каждым разом все больше адептов. На игорных столах, иной раз, можно было видеть настоящие горы золота. И надо сказать правду, что большинство игроков привлекала к игорному столу вовсе не жажда наживы, а лишь самая процедура игры как времяпрепровождение, ибо, повторяю, золото в то время сильно потеряло в наших глазах свою цену.

Зачастую можно было наблюдать картину, как какой-нибудь офицер, проиграв последний свой фунт[91]

, спокойно, с полным хладнокровием и равнодушием отходил от стола, и единственную жалобу, которую можно было услышать из его уст, это: «Что же мне теперь делать, черт побери! В этом проклятом Хельвиле можно с тоски повеситься!» И, насвистывая какой-нибудь веселенький мотивчик, несчастливец отправлялся слоняться по раскаленным улицам городка или смотреть на мучеников тенниса, в ожидании часа отхода очередной шлюпки, чтобы вернуться на свой корабль.

Что же касается наших работ и служебных занятий, то эти были много разнообразнее наших береговых развлечений. Кроме уже описанных в предыдущих главах, многочисленные обязанности мичманов увеличились на Мадагаскаре еще одной – дежурством, по очереди, на флагманском корабле. Дежурный корабль высылал в распоряжение штаба, на все время своего дежурства, т. е. на 24 часа, паровой катер с офицером.

Однажды, когда выпала очередь моего дежурства, мне довелось быть свидетелем страшной ярости нашего адмирала и убедиться воочию в справедливости его прозвища «тигра в аксельбантах».

Я уже упоминал, что в Танжере к нашему отряду присоединился и сопровождал его до самого Мадагаскара пароход-рефрижератор «Esperance», груженый мороженым мясом и иными продуктами. Пароход этот, зафрахтованный у одной иностранной компании, был под французским флагом и укомплектован французской командой.

До самого прихода на Мадагаскар на этом пароходе все обстояло благополучно. Но с переходом нашим в воды Индийского океана, особенно после того, как по эскадре распространилась весть о появлении в тех же водах японских крейсеров, с нашим «Esperance» начало твориться что-то неладное: аварии и поломки в его холодильных машинах следовали одна за другой, и притом самого таинственного и необъяснимого происхождения. Едва исправлялась одна поломка, как ей на смену следовала другая, более серьезная. Мороженое мясо – главный его груз – начало портиться, и мы неоднократно видели «Esperance» выходящим в море, чтобы выбросить за борт испорченный груз целыми десятками тонн. Проделывал он эту процедуру, не давая себе труда отойти подальше в открытое море; с первым же приливом туши гнилого мяса выплывали обратно в бухту, сопровождаемые стаями акул, которых привлекало столь обильное и роскошное пиршество. Бухта Nossi-Be буквально кишела этими хищниками.

Техническая комиссия из инженер-механиков флота, назначаемая адмиралом для расследования причин столь частых аварий холодильных машин парохода «Esperance», не могла дать удовлетворительного объяснения их происхождения, давая этим все больше и больше оснований для подозрений в злоумышленных действиях экипажа парохода.

Однажды, дежуря на «Суворове», я получил приказание от дежурного флаг-офицера привезти к адмиралу капитана парохода «Esperance». Пристав к пароходу и поднявшись по его крутому трапу на палубу, я был встречен толстым пожилым человечком, с розовым лицом, холеными усами и бородкой, подстриженной а lа Henri IV, в элегантном штатском костюме, готовым, по-видимому, съехать на бережишко.

– Могу ли я видеть капитана? – спросил я его.

– Весь к вашим услугам, я – капитан «Esperance», – ответил мне толстяк с самой обворожительной улыбкой.

– В таком случае, капитан, прошу вас незамедлительно последовать со мной на броненосец «Князь Суворов», так как вас приглашает к себе адмирал Рожественский.