Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Капитаном парохода назначен был прапорщик Трегубов, немолодой уже офицер из коммерческих моряков. Призовую команду отрядили от себя по нескольку человек большие корабли. После того, как воздвигнутые на его палубе горы ящиков с керосином были убраны снова в трюм и на пароходе все снова было приведено в порядок, с ним ошвартовался борт о борт один из наших транспортов-угольщиков, чтобы снабдить его достаточным запасом угля, так как его новый капитан решил, для безопасности, вести пароход кружным путем, огибая Японию с востока, что значительно удлиняло путь, тогда как у «Oldhamia» имелся запас угля всего лишь до Нагасаки.

Погода была тихая, море спокойно, и оба ошвартовленные парохода могли дать ход и идти вместе с эскадрой, пока продолжалась погрузка угля, после чего «Oldhamia» отделилась и, напутствуемая пожеланиями счастливого пути, в виде сигнала, поднятого на мачте «Суворова», пошла своей дорогой[101].

На параллели Шанхая адмирал распрощался с остававшимися еще с нами транспортами под коммерческим флагом и послал их в этот порт, где они должны были ожидать дальнейшего хода событий и в зависимости от этого распоряжений адмирала уже из Владивостока.

С этого момента при эскадре осталось всего пять кораблей, не несших военного флага, которые должны были разделить участь эскадры, сопровождая ее до самого Владивостока. Это были: огромный транспорт «Корея», имевший в числе прочего груза много запасных частей для судов эскадры, затем – два госпитальных судна – «Орел» и «Кострома», пришедшая с отрядом Небогатова, и, наконец, два сильных буксира и вместе с тем спасательных парохода с могучими водоотливными средствами – «Русь» и «Свирь».

Приблизительно на параллели Шанхая же распрощались мы и с четырьмя нашими вспомогательными крейсерами: «Кубань», «Терек», «Днепр» и «Рион»[102]. Их миссия заключалась в крейсерстве в Тихом океане, по восточную сторону Японии, с тем, чтобы, действуя на путях Япония – Америка и уничтожая военную контрабанду, привлечь вместе с тем на себя внимание и заставить предположить японское командование, что русская эскадра избрала путь, огибая Японию с востока.

После ухода от нас этих крейсеров с нами остался всего один лишь вспомогательный крейсер «Урал», необходимый нам тем, что на нем был самый могучий и самый исправный аппарат беспроволочного телеграфа.

Облегчив, таким образом, свою эскадру, адмирал Рожественский решительно направился в Корейский пролив.

На одной из последних остановок эскадры для погрузки угля по кораблям был развезен приказ адмирала с последними инструкциями о бое, которого уже можно было ожидать со дня на день.

Моя батарея, превратившаяся на последнем переходе, как то бывало неоднократно и раньше, в угольную яму, была уже очищена от угля, все было приведено в порядок, и мои шесть 75-миллиметровых пушек могли в любой момент вступить в разговор, когда 13 мая эскадра подходила к проливу.

Погода пасмурная и, несмотря на довольно свежий ветер, туманная. На ночь мы приняли все меры предосторожности против минных атак, ибо входили уже в пролив между островом Цусима и Японией: вся орудийная прислуга, разумеется, на своих местах у пушек, половина экипажа бодрствует.

Прошла спокойно и эта ночь, не принесшая нам ничего нового, кроме многочисленных, явно японского происхождения, телеграмм, принимаемых нашими телеграфными аппаратами. Наступил туманный рассвет памятного дня 14 мая.

В этот день моя вахта приходилась от 4 до 8 часов утра. Было около 7 часов, когда мы увидели идущий нам навстречу полным ходом вспомогательный крейсер «Урал», один из наших разведчиков, место которого в походном строю эскадры было впереди нее. На его мачте развевался сигнал «Вижу неприятеля».

Почти в то же время наши сигнальщики тоже рассмотрели неприятельский корабль: на правом крамболе, в расстоянии каких-нибудь 60 кабельтовых, из мглы, покрывавшей горизонт, вдруг обрисовался красивый силуэт двухтрубного японского крейсера, в котором мы без труда признали легкий крейсер «Идзуми». Это был, очевидно, один из разведчиков японского флота.

Я смотрел, не отрывая бинокля от глаз, на этот далекий силуэт, не будучи в состоянии отвести взора и чувствуя страшное волнение, вернее, целую гамму чувств из любопытства, радости, смущения и даже недоумения.

– Неприятель! Я вижу неприятеля, – мелькало у меня в голове, и мне казалось странным до абсурда, что вот, потому только, что на гафеле этого корабля развевается такой же белый флаг, как и у нас, но на нем вместо синего Андреевского креста красное солнце с расходящимися лучами, поэтому только я уже имею право стрелять в него, убивать находящихся на нем людей, и это не только мое право, но и мой долг.