Четырнадцать дней

Сегодня в новостях объявили, что все фургоны-рефрижераторы, припаркованные в Квинсе, переполнены трупами, а в Центральном парке открывают палаточный госпиталь. Чем больше мы избегали разговоров о пандемии, тем сильнее ощущался подспудный страх. Жильцы все еще приходили на крышу, с религиозной истовостью соблюдая дистанцию в шесть футов и исключая физический контакт, но кто его знает… Надеюсь, мы не обрекаем друг друга на смерть, рассказывая по вечерам истории.

Ко всему прочему, у меня еще и лампочки закончились. Идти в магазин я уж точно не собиралась, и мне никак было не дозвониться до владельца здания и его управляющих. Может, они все оказались в «Дерьмово-зеленом замке» вместе с отцом. Ну что ж, видимо, освещение в доме будет постепенно гаснуть, лампочка за лампочкой. В некотором смысле так и должно быть. Неприязнь жильцов ко мне, скорее всего, основывалась в какой-то степени на состоянии здания, и мне хотелось врезать им по башке и заорать, что моей вины тут нет. Хотя, надо признать, никто ничего не говорил напрямую. В обычных обстоятельствах, запри кучку ньюйоркцев в подобном здании, они бы уже взбунтовались.

Пока все собирались, я занялась привычной уже цифротерапией. Сегодня в штате число инфекций достигло 130 689, умерло 4758 человек. Согласно Куомо, эпидемия почти достигла пика. (Все в диком восторге от Куомо, и да, возможно, он лучше, чем тот тип в Белом доме, но я думаю, у него всего лишь язык хорошо подвешен, и он обожает выступать по телевизору. Такой же проходимец, как и его братец[63].) В США в целом число смертей превысило 10 000 при 347 000 заболевших. Такие числа просто в голове не помещаются уже! По сообщению «Нью-Йорк таймс», в зоопарке Бронкса малайская тигрица Надиа заболела ковидом. Тем временем, впервые с начала пандемии, в Китае не зарегистрировали ни одной смерти, по крайней мере по их словам.

Вранье становилось все безбожнее.

Я думала, новости отпугнут жильцов, но сегодня пришло даже больше народу, чем когда-либо.

Евровидение прибыл, как обычно, с помпой, полный энергии, помахивая рукой и тому и этому, приветствуя всех возгласом «ciao ciao!»[64]; он устроил суматоху, прежде чем воссесть на своем троне. Повыпендриваться, конечно, не прочь, но он – и его безудержный оптимизм – начинал мне нравиться.

Евровидение в кресле и сидящая рядом на своем раскладном стуле Кислятина чем-то напоминали старинных короля и королеву во главе средневекового пира.

К моему невероятному изумлению, Флорида вернулась – разодетая и величественная, – и уселась как можно дальше от Кислятины с напряженным видом, будто готовая взорваться бомба. Да я и не против. Что угодно, лишь бы немного оживить «жизнь во времена ковида».

После обычных семичасовых воплей и аплодисментов Евровидение открыл посиделки, указав на граффити:

– Похоже, у нас тут любители литературы есть. Если я еще не забыл школьные уроки английского, это цитата из «Юлия Цезаря»?

– Гм, нет, – отозвался жилец из 2Е Просперо, профессор Нью-Йоркского университета. – Из «Гамлета». Мне показалось, она отлично описывает наши нынешние обстоятельства.

– А Рим-то тут при чем? – удивился Евровидение. – В «Гамлете» действие происходит в Дании!

Точно не скажу, но в его голосе мне почудились гордость и удовольствие: над профессором верх взял!

– Разумеется, – подтвердил Просперо. – Однако это слова Горацио, вспоминающего события перед убийством Юлия Цезаря. Он сравнивает их с недавним появлением призраков и дурными знамениями в Дании и намекает, что вскоре случится нечто ужасное. Как нельзя лучше соответствует текущему моменту.

– О, спасибо, профессор…

Я улыбнулась про себя.

– Кстати, – вмешался Рэмбоз, – помнится, Шекспир написал «Короля Лира» во время чумы в Лондоне. Наверняка особая атмосфера жестокости и мерзости в пьесе навеяна именно ужасами черной смерти.

Он передернул плечами.

– Снова этот бред! – Просперо повернулся к Рэмбозу, дымясь от злости. – Везде про него болтают, но это, как говорится, лженовости, весьма далекие от истины. Шекспир писал «Короля Лира» летом и осенью 1605 года, когда чумы и след простыл! С эпидемии 1603 года (которая, надо сказать, унесла жизнь каждого седьмого лондонца) прошло целых восемнадцать абсолютно спокойных месяцев.

Под таким ударом научной артиллерии Рэмбоз застыл с идиотской улыбкой на лице и глубокомысленно кивал, словно получил подтверждение своих слов.

– Не слишком тонкий намек состоит в том, что если уж Бард сумел написать шедевр во время пандемии, то вам бы тоже неплохо предъявить миру что-нибудь после окончания карантина – и лучше бы нечто более впечатляющее, чем умение печь хлеб! – Просперо издал довольный смешок в лекторском стиле. – Однако действительно существует история про Шекспира и чуму – настоящая, и гораздо более увлекательная. И из нее можно извлечь урок для дня сегодняшнего.

– Давайте послушаем! – предложил Рэмбоз, стараясь заслужить расположение импозантного профессора.

* * *