Четырнадцать дней

Эти странные рыбы – извивающиеся, похожие на драконов хищники – вырастали до невероятных размеров и жили невообразимо долго, иногда больше столетия. Нападений на людей не зафиксировано, и все же они могли неожиданно броситься из засады, хватая добычу длинными острыми зубами. Еще одна их необычайная особенность, поразившая Элайджу, – это наличие у аллигаторовой щуки жабр и легких одновременно, то есть они могли дышать как в воде, так и на суше.

Элайджа как-то показывал мне знаменитую фотографию этих исполинов, снятую в 1910 году. Панцирника поймали к югу от Мемфиса, в одном из притоков Миссисипи, возле Туники. На фото крошечный человечек с ошеломленным видом сидит на фоне колючего чудовища. Говорили, будто оно было десять футов в длину и весило тысячу фунтов.

Столь диковинное создание, наполовину рыба, наполовину рептилия, захватило воображение Элайджи – словно живой динозавр плавал прямо возле его родного города.

Однако люди веками демонизировали аллигаторовых щук, называли их напастью и отбросами. Фермеры охотились на них по ночам в свете фонарей и отстреливали на отмелях. Или ловили самых крупных и продавали за тысячи долларов на черном рынке: очевидно, богатые бизнесмены из Токио ценят их в качестве занятных обитателей аквариума. По мнению Элайджи, современный мир жестоко обошелся с несчастными панцирниками, потому что они уродливые, причудливые и странные – чудовищные обитатели доисторического мира.

После развода (жену звали Флоренс) Элайджа помешался на идее переплыть Миссисипи. Он понял, что ему требуется некая цель – какое-нибудь приключение. Он должен был отвлечься и напомнить самому себе, что он все еще жив и способен время от времени рисковать. Он отказался от собственной карьеры, занявшись карьерами и продвижением других. Отличная музыка буквально сочилась из каждой поры его родного города, но для Элайджи, когда-то хорошо известного в студиях и городских барах гитариста, музыка превратилась в то, чем занимался кто-то другой, и он ее возненавидел. Мало-помалу отмирало все, что когда-то было дорого его душе.

Он продолжал тесно общаться с Флоренс даже после того, как они оба осознали полную невозможность счастливо жить вместе. Она считала его увлечение Миссисипи опасным чудачеством. Он не спал ночами, читая Твена. Научился превосходно плавать. Изучал карты корпуса инженеров армии США. Подружился с несколькими странными типами, которые, казалось, знали каждый изгиб, каждую излучину, все факты и легенды про этот участок реки. Для Элайджи Миссисипи стала чем-то мифическим, вроде Сциллы и Харибды – чем-то злобным, но безудержно притягательным.

Ему хотелось знать, что будет, если прыгнуть в бурлящее месиво. Плескаться в нем и плыть по течению, ощущать на коже провонявшую рыбой грязь. А самое главное, каково будет выбраться на стремнину и пересечь ее от берега до берега.

В своем воображении он видел это как акт очищения: приложенные к преодолению реки усилия изменят его. Словно это некий этап, через который ему нужно пройти. Жителей Мемфиса называют мемфийцы – довольно подходящее название, есть в нем некий намек на амфибий, гибких обитателей воды и грязи, которые рождаются в одной форме, а затем превращаются во что-то другое.

Элайджа толком не понимал, почему его неудержимо тянет к реке, но не мог сопротивляться желанию непременно ее переплыть. Отчасти он хотел посмотреть в глаза своим детским страхам, хотя было и нечто большее, нечто символическое. Как будто, просто переплыв реку, он попадет в какое-то другое, лучшее место.

Ночь перед заплывом Элайджа провел в своем стареньком грузовике «Интернэшнл харвестер» на арканзасском берегу реки, в десяти милях выше по течению от Мемфиса, в местечке Дьявольские Гонки. Оно так называлось на старых картах и даже в книге Марка Твена «Жизнь на Миссисипи», поскольку обрело дурную славу из-за обилия коряг, вызывавших крушения пароходов.

Засыпая, Элайджа слышал вой койотов в зарослях сахарного тростника. По небосклону, на который выполз серп луны, один за другим, в четкой очередности, с ревом пролетали тяжелые реактивные самолеты «Федэкса», снижаясь к южной части Мемфиса – там находился сортировочный центр, куда они несли посылки со всего мира.

На рассвете Элайджа выпил кружку растворимого кофе и пошел вдоль реки, изучая течение, проверяя температуру, разглядывая дальний берег в бинокль. Затем влез в гидрокостюм и пристегнул водонепроницаемый рюкзак со сменой одежды и обувью.

«Попытка не пытка!» – пробормотал он и осторожно вошел в воду, оказавшуюся неожиданно холодной.

Сердце колотилось, кожу покалывало, и все тело трясло. Он посмотрел через реку на противоположный, заросший кустами берег, находившийся уже в штате Теннесси.