Читаем Четырнадцать дней полностью

– А вы знаете, что Джерри Гарсия в возрасте пяти лет случайно отрубил себе средний палец топором? Остался только обрубок. Но даже с четырьмя пальцами он был одним из лучших гитаристов своего поколения.

– О да! – согласился Дэрроу. – Однажды я ходил на концерт «Грейтфул Дэд», и Джерри Гарсия показал зрителям этот обрубок. Все ржали как лошади!

– Напоминает историю Большого Джона Ренчера, великого исполнителя блюзов на губной гармошке, – заметил Вурли. – Он потерял руку в автоаварии, и ему пришлось заново учиться играть. Он придумал, как играть одной рукой, и это выглядело очень мило.

– Или историю Пауля Витгенштейна, – подхватил Рэмбоз, – пианиста, потерявшего руку во время Первой мировой войны. Он уговорил многих знаменитых композиторов написать для него музыку, которую можно играть левой рукой.

– С чего нас вдруг понесло на тему безруких музыкантов? – вмешалась Хелло-Китти.

– А вы слышали про Элайджу Вика, блюзмена? – вдруг спросила Мэн.

– Еще бы! – ответил Вурли. – Сумасшедший парень, но мужик что надо. Вы его знали?

– Да. Много лет назад.

И Мэн завела рассказ.

* * *

– Это один из самых странных медицинских случаев, с которыми мне довелось столкнуться. Парень почти потерял руку – и заодно карьеру гитариста. На практике, во время учебы на врача, меня отправили в отделение реанимации в больнице Святого Иосифа в Мемфисе. Это старинная католическая больница и, к сожалению, то место, где в 1968 году объявили о смерти доктора Мартина Лютера Кинга. За десятки лет я повидала все разновидности боли и страдания, все виды трагикомедии, проходящие через палаты реанимации. Но Элайджу Вика я никогда не забуду.

Когда мы впервые встретились, он был успешным концертным промоутером сорока пяти лет, с небольшим брюшком и склонностью к кашлю из-за многолетнего употребления травки в больших количествах, но в целом относительно здоровым. Его голову украшала копна рано поседевших и уже редеющих волос, а под нижней губой торчал островок бородки. Левую руку украшала татуировка с полуакустической гитарой.

По его словам, он родился и вырос в Мемфисе и ни за что бы оттуда не уехал. Возможно, в Мемфисе, помимо музыки, он больше всего любил реку Миссисипи, которая крутила водовороты и чавкала вдоль берегов. Элайджа жил в лофте прямо на обрыве и мог часами завороженно наблюдать за громадным разливом реки. В миле за рекой лежали пойменные террасы Арканзаса, населенные клещами, утками и водяными змеями, гнездившимися в болотистых озерах стариц. На длинных песчаных отмелях, среди выброшенных на берег коряг и гниющих кипарисовых пней, бегали одичавшие свиньи. А за теми дикими местами раскинулись многие сотни квадратных миль хлопковых полей. Куда ни глянь, всюду растет хлопок, до самого горизонта – белое золото, добытое из богатейших в мире речных наносов.

Всю жизнь Элайдже советовали держаться подальше от грязной, вонючей воды великой Миссисипи. Ее называют прямой кишкой нашей страны: это загаженная канализационная канава, полная всевозможной гадости – улиток, омутов, промышленных стоков, обжигающих химикатов, спутанных рыбачьих снастей и кишечных бактерий, не говоря уже про опасное течение, сносящее все на своем пути.

Казалось, законы гидродинамики ничего не значат для этого коварного потока жижи. Элайдже говорили, будто река может засосать без всякого предупреждения, утащить на дно, задушить в вонючих объятиях. По сути, это конвейерная лента из зыбучих песков.

А кроме того, на Миссисипи случилось крупнейшее в американской истории кораблекрушение. Обреченный на гибель пароход «Султанша», на борту которого находились почти две с половиной тысячи солдат-северян, недавно освобожденных из плена на юге, миновал Мемфис рано утром 27 апреля 1865 года. В нескольких милях выше по течению примерно в два часа ночи на «Султанше» взорвались котлы. Сотни людей мгновенно погибли от ожогов кипятком. Пассажиры прыгали в холодные воды Миссисипи, но многие солдаты слишком ослабли или не умели плавать. В конечном счете той ночью тысяча семьсот человек сгорели или утонули – погибло больше, чем на «Титанике».

В темных глубинах Миссисипи еще и чудовища водятся. Элайджа с юных лет любил проводить время на природе и рыбачить, и он весьма интересовался одной гигантской рыбой, которая весит до сотни фунтов и живет на речных отмелях, – аллигаторовой щукой, или панцирником, Atractosteus spatula, доисторическим созданием с длинной мордой, жуткими зубами и острыми чешуйками (настолько твердыми, что рыбакам приходится использовать бокорезы, чтобы добраться до мяса). Воины племени чикасо когда-то делали из чешуи панцирника нагрудные пластины и боевые щиты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза