Чингисхан. Пядь земли (СИ)

Был ли вождь восхищён достижениями римлян? Нет. Он считал, что у них слишком много изнеженных мужчин, слишком много мужеложцев, изобилие женщин, порочащих имена своих отцов, слишком много незаслуженной роскоши, а ещё от них не пахнет ничем, кроме благовоний. И ещё вера у них какая-то неправильная.

Муритта считал, что раз римляне обнажили свои границы, то кто он такой, чтобы не пересечь их?

Назад дороги уже нет. Утром была, но он уже дал приказ на переправу. Раньше надо было думать, а теперь отмена приказа будет воспринята как трусость, а это хуже смерти.

— Спускайте плот, — приказал вождь своим ближникам.

/29 июля 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, диоцез Фракия, окрестности города Нова/

— Насчитали тысячи две, — сообщил Ниман Наус, сгоняя со своей лысины приземлившуюся туда муху. — Они ждут беды, поэтому сразу выставили усиленные дозоры.

— И правильно сделали, — усмехнулся Хумул. — Беда таится в лесах...

— Дозоры близко к лагерю? — спросил Эйрих.

— Недалеко, — кивнул бывший охотник. — Легко и тихо порежем их, если погода будет оставаться такой же.

— Переправу уже прекратили? — уточнил Эйрих.

— Прекратили, — кивнул Наус. — Но две тысячи — это всё равно слишком много, чтобы атаковать в лоб.

— Атаковать в лоб придётся, — ответил на это Эйрих. — Но мы будем делать это по-умному, а не как всегда. Аравиг!

К скрытному костру, заставленному со всех сторон плотными щитами из еловых веток, приблизился один из дружинников Эйриха.

— Да, претор? — приложил кулак к груди дружинник.

— Вы всё приготовили? — спросил у него Эйрих.

— Да, претор, — ответил он. — Ветер постоянно дует с юга.

— Хорошо, — кивнул ему Эйрих. — Иди к месту и предупреди всех, я пошлю гонца, когда придёт время.

— Слушаюсь, претор, — снова приложил кулак к груди дружинник.

Солнце ещё не зашло, слишком светло, чтобы начинать, поэтому Эйрих решил, что следует выждать погружения мира в непроглядную тьму. Погода помогала ему сегодня, потому что небо затянуто густыми облаками, окрашенными сейчас практически в фиолетовый цвет. Скоро Солнце погрузится в землю и настанет то, ради чего Эйрих гонял своих воинов днями и ночами.

Ночной бой — это особое искусство, которому нельзя научиться при солнечном свете. Выдающиеся полководцы, одерживающие блистательные победы под Солнцем, зачастую мало что могут под Луной. Темучжин был из тех, кто предпочитает видеть поле боя и потому избегает ночных боёв. Это не значило, что он не умеет сражаться ночью, но также не значило, что он это любит.

«Во тьме очень много непредсказуемого», — подумал Эйрих. — «Но иногда это можно обернуть в свою пользу».

— Альвомир, ты где? — позвал он своего верного подопечного.

— Я здеся, деда, — ответил гигант, вышедший из-за щита из веток.

— Надел броню? — спросил Эйрих, разворачиваясь к нему.

— Да, деда, — подошёл к нему Альвомир.

Броню ему делали долго, потому что заказ Эйриха был нетипичным для готских кузнецов, но зато результат был на загляденье. Вместо обычной кольчуги, использование которой сильно упростило бы эту затею, кузнецы были вынуждены применить толстые стальные пластины, скрепляемые между собой не менее толстыми кольцами. Кое-где пришлось применять кольчужные элементы, но эти элементы были двухслойными и из самого качественного материала. Броня закрывала Альвомира с шеи до ног, а на голову ему надевался толстый каркасный шлем со стальной личиной. Его и до этого было тяжело убить, потому что он сильный и достаточно умелый воин, но в этой броне он был практически неуязвим, ведь даже сапоги ему сделали из сегментов крепкой стали.

В руках Альвомир держал тяжёлую секиру, лезвие которой было надлежаще закалено, чтобы иметь способность разбивать мечи и броню.

Всё это обошлось Эйриху очень дорого, но он не жалел ни об одной затраченной монете.

— Ленты все повязали? — спросил он у Нимана Науса.

— Все, кому дорога голова, — усмехнулся тот.

Красные ленты на правых плечах воинов — это то, что поможет Альвомиру отличать своих от чужих. Если ленты нет, значит Альвомир может стукать этого человека секирой по башке, что безальтернативно летально. Эйрих предупредил гиганта, чтобы тот думал, прежде чем бить, но когда Альвомир увлекается, думать — это последнее, что он делает. Эйрих надеялся, что гигант не будет убивать своих.

— Красная лента вот здесь, — Эйрих указал на своё правое плечо, — это свой, бить нельзя. Понял меня?

— Ты уже гаварил, Эрик, — пробубнил Альвомир. — Не тупой я, панимаю.

— Если не убьёшь никого из наших, можешь не сомневаться — куплю тебе тридцать самых вкусных лепёшек и горшок самого лучшего мёда, — пообещал Эйрих.

— Ы-ы-ы, хы! — обрадовался гигант. — Мёд! Лепёшки!

— Поэтому в твоих интересах не убивать людей с красными лентами, — произнёс Эйрих. — Пока садись у костра, посидим, подождём.

Альвомир сел рядом с дремлющей Эрелиевой. Хумул примостился у костра и достал из котомки вяленое мясо.