Вот Айтматов и нарисовал. Нарисовал, изживая «синдром Леонардо», свою Мону Лизу. Кстати, тот же самый «синдром», вернее сказать, внутренний сюжет описан ещё в одном рассказе Айтматова — «Плач перелётных птиц». Написан он намного позднее, в начале 1970-х, когда нерастраченная влюблённость героя оборачивается неодолимым желанием восполнить внутреннее опустошение, активным духовным творчеством, и сублимируется в непреходящий порыв к художественной самореализации.
Вернёмся, однако, к «Джамиле».
Конечно, нельзя сказать, что в повести описана какая-то совершенно исключительная в киргизском обиходе жизненная ситуация, что уход женщины от нелюбимого мужа среди киргизов является чем-то из ряда вон выходящим. Необычно только одно: подросток поневоле становится соучастником ухода жены своего брата с другим человеком и благословляет этот уход, эту историю любви своим чистым, неокрепшим умом, а ещё больше — сердцем. В жизни по-всякому бывает. Как однажды остроумно заметил Расул Гамзатов, события, аналогичные любовной истории Ромео и Джульетты, на Кавказе случались чуть ли не в каждом ауле, но не было своего Шекспира, чтобы описать их.
Многие современники Айтматова склонны были видеть главное достоинство и новизну повести только в поступке главной героини, знаменующем отход от якобы традиционных представлений о долге и верности. Например, критик Камбаралы Бобулов утверждал, что Джамиля, воспитанная в новых условиях, восстаёт против отношения к женщине как к недочеловеку, что Айтматов на первый план выдвигает «тему личного достоинства женщины»[16]
. Положим, так и есть, но это лишь часть правды. Драма Джамили — это драма, точнее, трагедия сильной, наделённой богатым душевным и физическим здоровьем женщины, лишь начинающей познавать суть человеческого бытия и вкус жизни. Обстоятельства против неё, и потому мировосприятие героини — мировосприятие трагическое.Виктор Шкловский в своей книге «Художественная проза. Размышления и разборы», говоря о жизни толстовских героинь, тонко замечает: «В Анне Карениной нет ничего необыкновенного, но она одарена всем как бы чрезмерно; она — человек в его полной сущности, и именно это делает её любовь трагической. Кроме полноты жизненности, Анна ни в чём не виновата...
Наташа Ростова тоже охарактеризована тем, что ей дано слишком много, это должно ей принести несчастье.
Анна Каренина обыкновенна, воспитанна, в ней нет ничего уклоняющегося от обычного, но она настолько сильна, что сламывает это обычное; её несчастье типично, как трагедия полноценности»[17]
.В данной связи нужно ещё раз подчеркнуть: бунт против закостенелых обычаев патриархального уклада жизни, стремление найти своё счастье по велению сердца, по собственному разумению — всё это у нас, киргизов, было, но ещё не было Айтматова, чтобы написать об этом так, как он. Такие сюжеты лежат в основе многих произведений устно-поэтического творчества. Например, в «Семетее», второй части эпической трилогии «Манас», Айчурек, возлюбленная Семетея, сама приходит (вернее прилетает, превратившись в белую лебедь) к суженому за тридевять земель, нарушая заповеди патриархального благочестия, обеты засватанной девушки. Таков и малый эпос «Олжобай и Кишимжан», народная поэма о любви. Эпическое наследие прошлого богато на такие примеры.
В киргизском обществе дореволюционного времени были нередки случаи, когда женщина, насильно выданная замуж, уходила от мужа или бежала из дома, бросая вызов устоявшимся нормам и пытаясь соединить свою судьбу с любимым человеком. Ещё больше их стало после революции 1917 года. Одну из таких историй положила в основу своей поэмы «Дочь Каптагая» («Капатагайдын кызы») известная в своё время киргизская поэтесса Т. Адышева.