Чингиз Айтматов

Дебют Айтматова не прошёл мимо внимания критиков и читателей. Его прочитали, имя запомнили, но не более того — никаким событием ранние публикации молодого автора не стали. Они вполне вписывались в литературный пейзаж Киргизии тех лет, ничем в нём не выделяясь. Кроме, пожалуй, свежести взгляда на вещи и языка. Перечитывая эти сочинения, например, повести «Трудная переправа» или рассказы «На реке Байдамтал», «Сыпайчи», «Белый дождь», видишь, что художественное мышление Айтматова формировалось на стыке двух языков — киргизского и русского. Знаменитый айтматовский «гибридный» стиль сложился позднее, но уже с первых шагов он, как художник, учился мыслить на двух языках и оба языка были для него одинаково органичны. Плоды этих учений сказались уже в повести о военном лихолетье «Лицом к лицу», написанной и опубликованной сначала на киргизском языке, в журнале «Ала-Too», а затем и на русском в «Октябре».

Всё предшествующее этой повести известный киргизский критик Кенешбек Асаналиев считает периодом напряжённых поисков себя, своего пути, периодом ученичества, подготовкой к серьёзным темам и новым формам. Иное дело, что даже если автор «На реке Байдамтал» и «Сыпайчи» не поднялся бы над уровнем этих вещей, он всё равно занял бы достойное место в киргизской литературе.

Тот же Асаналиев в мемуарах «Литературная борьба» вспоминает о своём знакомстве с Айтматовым-писателем. Прочитать его повести порекомендовал коллега, философ по образованию Б. Аманалиев, на которого произведения никому ещё не известного автора произвели сильное впечатление. Критик рекомендации последовал и о том не пожалел.

Вот как он оценил эти повести в докладе, прочитанном в Союзе писателей Киргизии: «Автор, как рассказчик, весьма обстоятелен. Он не тороплив, не подгоняет события, но вдумчив и основателен. Его рассказы по своему сюжетостроению, выведению образов особо отличаются среди киргизских писателей». Этот отзыв вполне мог польстить самолюбию начинавшего прозаика, тем более что его автор считался одним из самых принципиальных и смелых критических умов в тогдашней киргизской литературе.

И всё же настоящий Айтматов ещё не родился. Помимо всего прочего, его стесняло неизжитое самоощущение изгоя — «сына врага народа». Ему не хватало внутренней свободы. Относительно недавние партийные постановления, ждановские идеологические тиски, всё ещё свежие примеры судеб писателей и критиков, попавших под каток сталинской государственной машины, постоянно маячили перед глазами молодого Айтматова. Подобная оглядчивость начала постепенно исчезать только после смерти Сталина, а более — после доклада Никиты Хрущева на XX съезде КПСС 1956 года «О культе личности и его последствиях». Новый лидер коммунистов СССР наконец прояснил ситуацию, открыл глаза миллионам людей, но особенно тем, кто, как семья Айтматовых, не знал, что думать о своих репрессированных родственниках. Новую эпоху позже назвали «хрущёвской оттепелью» и значение и место её в истории СССР трудно переоценить.

Не наступи идеологическая оттепель, вряд появился бы тот Айтматов, которого мы знаем по «Повестям гор и степей», «Прощай, Гульсары!», «И дольше века длится день», «Плаха» и другим произведениям.

Датировать это рождение можно более или менее точно: 1957 год. Именно тогда увидела свет повесть «Лицом к лицу». Правда, понято это было не сразу. Когда повесть была опубликована, вспоминал автор, «некоторые критики в республике пытались поставить под сомнение достоверность событий, изображённых в ней, увидели в ней «оскорбление всего киргизского народа», ибо в повести выведен дезертир, изменник Родины, а таких, согласно литературным схемам, быть не могло». Но уже спустя шесть лет она, вместе с другими произведениями, вошедшими в сборник «Повести гор и степей», принесла Айтматову высшую литературную награду страны — Ленинскую премию, а само её появление сочли знаком начинающегося в Киргизии национального Серебряного века — не только в литературе, но и в театральном искусстве, живописи и кинематографе.

РОЖДЕНИЕ ЛЮБВИ ИЗ ДУХА МУЗЫКИ:

История киргизской Моны Лизы

...А потом появилась «Джамиля».

Сначала она, опубликованная в журнале «Ала-Тоо», явилась киргизскому читателю.

Потом, со страниц «Нового мира» Твардовского эта мадонна гор и степей заговорила с читателем русским.

И, наконец, обрела мировую аудиторию.

Повесть была переведена на французский, с предисловием Луи Арагона, сравнившим историю любви Джамили и Данияра с историей Паоло и Франчески, Ромео и Джульетты.