Чингиз Айтматов

Какие счастливые часы мы провели в бесконечных беседах, мгновения или, может быть, века, без устали гуляя вдоль берегов Невы в ленинградские белые ночи! Вся прежняя жизнь словно отошла на второй план. В мире были только я и она. Она и я... Промелькнуло несколько дней, делегация уехала в Киргизстан. Я страдал, не находя ни сил, ни желания оставлять половину своего сердца на берегах Невы. В конце концов, сославшись на то, что по делам мне нужно заехать в Москву, я остался в Ленинграде. Через 2-3 дня направился в столицу. Следом за мной примчалась и Бибисара. Лишь один день и одну ночь мы провели вдвоём в гостинице “Москва”. Но это были незабываемые часы духовного общения. Мы прощались вновь и вновь и не могли расстаться. Наконец я проводил Бюбюсару на электричке до самого Ленинграда. Она упорно порывалась проводить меня обратно до Москвы, но я насилу отговорил её.

С этого времени и до самой смерти Бибисары, на протяжении четырнадцати лет, огонь в моём сердце ни на минуту не угасал. Конечно, не утихали все эти годы пересуды и сплетни, доставляя нам много неприятностей...

Бибисара получила образование в Ленинграде, хорошо разбиралась в театре, кино, литературе. Её суждения и оценки искусства были оригинальны и глубоки. Трудно передать словами то влияние, которое оказала эта неповторимо талантливая и изумительно красивая женщина на всю мою жизнь и творчество.

У кого-то может возникнуть вопрос, почему же эти двое, любившие друг друга, как в сказках “Тысяча и одна ночь”, не соединили свои судьбы? Когда я заводил речь об этом, Бибисара переводила разговор на другую тему или просила не торопиться. Позднее мы получили новые квартиры в соседних подъездах дома на Дзержинском бульваре. Вскоре, когда мы были одни, Бибисара произнесла с печальной улыбкой:

— Ачинов (она придумала это обращение из начальных букв моей фамилии и имени), я понимаю, что ты хочешь сказать. Говорят, по-настоящему любящие друг друга люди не соединяются. — Она немного помолчала. — Может, так и должно быть. Обыденность семейных будней убьёт любое великое чувство. Зачем нам свою любовь связывать путами брака?

Позднее я понял, что отказ Бибисары был её попыткой уберечь меня (о себе она и не думала) от жестокой расправы партийных “товарищей”, от травли коллег по литературе»[42]

.

К сказанному можно добавить, что Чингиз Торекулович и после тридцати в любви был настоящим пылким юношей, тем юным Султанмуратом из «Ранних журавлей», сжимающим у сердца платочек с вышивкой от Мырзагюль-бийкеч и сгорающим от настоящей бури чувств. Это чувство к Бибисаре возвышало до небес, одновременно сжигая изнутри, причиняя только ему ведомое страдание, потому что художнику всё было мало, он желал всё большего и большего, его натура жаждала полного и безусловного слияния и единения. Любовь расширяла его творческий мир, как вселенная расширялась со скоростью света после «большого взрыва». Можно понять, почему Сейит в той же «Джамиле» начал рисовать, бредить по каким-то неведомым чувствам и желаниям из-за обуявшей его любви.

В этой истории отношений Чингиза и Бибисары существует и некая боковая линия. Ещё до Айтматова великая артистка пережила другую, не менее легендарную историю, которая хорошо известна в стране и проливает неожиданный свет на личность этой выдающейся женщины.

«L’amour a ses plaisirs aussi bien que ses peines» — у любви, как говорят французы, большие знатоки этого вопроса, есть свои удовольствия, но и свои напасти. Поистине драматическая любовь этой удивительной женщины и прекрасного врача, совершенно неординарного человека, своего рода киргизского Меджнуна — Муртазы Асанова, о чём целую книгу написал его коллега и друг Тазабек Касымбеков, вполне подтверждает правоту этой галльской народной мудрости.

Рядовой студент Киргизского госмединститута конца 1950-х, Муртаза влюбился в балерину тривиально — оказался на балете, в котором она танцевала, — и в первый же миг, что называется, потерял разум. На что он мог рассчитывать? Ведь таких, как он, были десятки, сотни, тысячи. И всё-таки Муртаза оказался тем редким исключением, которое и позволяет нам назвать его Меджнуном страсти, человеком, безоглядно бросавшим себя в полыхающий огонь рокового для него чувства, сжигавшим себя, глубоко при этом страдая и одновременно наслаждаясь этим горением, не думая о последствиях. Отныне он не пропускал ни одного представления с участием Бибисары, жадно впитывая каждое её движение, всматриваясь в каждую черту её лица, тела, восхищаясь мельчайшими нюансами её артистического мастерства. Тогда-то он с трепетом в душе понял, что по-настоящему болен, болен неизлечимой болезнью — любовью.