Чёрная кошка в оранжевых листьях

Звонил Слава Верховский, рассказывает: «Вчера у нас в Донецке был еврейский погром — я побил антисемита…» Мой хохот заглушил сирену штаба гражданской обороны. У них как раз ученья идут.

* * *

Сделала кардиограмму, набежали знакомые доктора, слушали трубочками, сказали, что просто тахикардия, чего-то выписали. Позвонила Сергею Карташову в Вижницу. Он сказал, что мои сердечные болезни лечатся только одним лекарством — радостью. Очень дефицитное лекарство. Но нам надо, мы достанем.

* * *

Вот бы кто-нибудь написал такие стихи… О судьбе, о том, что она знает, что делает, о знаках, которые подает жизнь, и надо только уметь их читать, о том, что встречи не сбываются только для того, чтобы рано или поздно сбыться.

* * *

Кажется, письма уходят куда-то в пустоту, в никуда, и где-то на какой-нибудь альфе Центавра сидят на краю света зелененькие человечки, читают мои письма, хихикают или печалятся, болтая ножками…

* * *

Только семь нот, только семь… Кто научит меня расставлять ноты так, чтобы получилась гармония? Я ведь стараюсь, но мелодии все нет и нет. И напрасны мои усилия, и жизнь уходит…

* * *

Разве ночью обязательно спать? Когда не спится, говорил мой дед, надо вставать и что-то делать. Например, играть на фортепиано… Это первое, что приходит мне в голову, когда я не сплю. Интересно, что в это время приходит в голову моим соседям?

* * *

Вчера вдруг все вокруг запахло — деревья, цветы… То дожди, то солнце. Пасха…

* * *

А мечты тем и хороши, что их можно мечтать! Мечты — мечтать, мысли — мыслить, думы — думать, разговоры — разговаривать.

* * *

Как-то неожиданно пришла весна. Когда я и отчаялась ее ждать. Солнышко, Линка скинула шубку и шапку, бегает в куртке и шляпке. Поет какая-то птаха, наши дуры-попугайчихи дружно ей отвечают. Чак взволнован, дергает носом своим кожаным, мол, ну я пошел, весна.

* * *

Умер знакомый врач, мне позвонила его жена, он мне завещал некоторые свои книги. У него библиотека, в основном медицинская, и книги по медицине забрала поликлиника. Мы ездили забирать те, что подарены мне, — вдова врача уезжала. Там оказалось одиннадцать томов Лескова. Такое вот событие. Теперь буду читать. Я, к своему стыду, Лескова не читала вовсе. Вот сейчас открыла наугад — «…бойкая старушка сорока пяти лет…». Н-да…

* * *

Весна является первой к тому, кто ее сильнее ждет.

* * *

…Подарю в хорошие добрые руки:

Огонь голландской печки.

Радость, неподдельную, всепоглощающую моей собаки и махание хвостом.

Смех детворы.

Аромат мандаринов.

Шорох-шелест-шепот карпатских сосен.

Дверь белую в комнату, где елка, подарки и все-все-все!

Благоухание хороших стихов и хорошей прозы.

Скрип снега под валеночками годовалого мальчика.

Голубой дымок из трубы над гуцульской хатой.

Хрустящий голос Данелия.

Тишина и свет каплычки в горах.

Плач Дракона из Перкалаба.

Ди-и-инь моего ониксового колокольчика, нежный, тихий и чистый динь.

Тайны гуцульской окарины.

Джаз! Джаз! Джаз! Вот это конкретно: «Па-ра-па пэ-э-эу».

Печаль, которая светла…

* * *

Умер наш котик. Тот самый, который воевал с нашей собакой, наблюдал жизнь в окно, любил поесть, был пылок и нетерпелив весной, ленив и равнодушен летом. Который кивал ушами и был прекрасным слушателем. Он любил смотреть телевизор и лапами ловил на экране футболистов во время футбола.

В. X. написал стихи на его смерть…

Отчего умер Котик?

Может быть, заболел животик?

Или от огорчения,

Что закончились развлечения?

Или от безответной любви

К той, что, сколько ее ни зови —

Мол, давай в окошко сюда, —

Все равно не придет никогда?

Или он лапки на себя наложил

От разочарования в идеалах, которым служил.

Нет, скажем про Котика дорогого,

Что умер он совсем от другого.

И животик у него никогда не болел,

Поскольку он все с удовольствием ел.

И развлечений он для себя не искал,

Поскольку сам себя развлекал.

И любви он не испытывал безответной,

Поскольку был мужчина заметный.

И что касается идеалов,

То они его волновали мало.

Ведь коты не люди, им и так ясно,

Что жизнь и без идеалов прекрасна.

Вот и умер Котик просто от старости,

Что покидает эту жизнь в легкой ярости…

* * *

Пролежала пятницу перед телевизором. Впервые в жизни смотрела мексиканский сериал — лень было искать пульт, переключать. Ой, это оказалось так смешно!

Значит, огромный дом — шастают туда-сюда всякие люди — там, оказывается, множество людей живет, и все претендуют на какое-то наследство: коварные мачо с усами, потом дамы, тоже коварные, хоть и богатые, и несколько бедных девушек. Вокруг них — всякие добрые дядечки и тетечки, которые болеют, умирают, но тем не менее этих девушек жалеют и тоном Ленина (мы пойдем другим путем) говорят: «Мы тебя не бросим в беде». И все такие намазанные — ресницы клацают, губы слипаются… И стр-р-р-асти под сладкие песни…

А имена! — Хосе-Мариа-Арьендес! Так и говорят. Девушка в печали задумчиво: «О, милый мой, любимый Хосе-Мариа-Арьендес-с-с…» И главное, я смотрела какую-то 78-ю серию, а все понятно, потому что они на каждом шагу пересказывают друг другу, что было в предыдущих сериях. По нескольку раз.

* * *