Чёрная кошка в оранжевых листьях

У меня где-то есть фотография, где сидим мы с Линой и Чак Гордон Барнс. (Это вроде собака, но мы все больше сомневаемся, потому что он чистый профессор. Позавчера построил нас и вывел во двор. А через минуту случилось землетрясение.) Да, так о фотографии. Лина держит на коленях Жюльетт-Марион, куклу-старушку лет 60 от роду, парижанку-пейзанку, а я — Степанчика, нашего котика нежного, ныне усопшего. И мы все — в шляпах. И Линочка, и Степа, и Чак, и кукла, и я. Фотография называется «Эскот». Только вот Линка как-то взяла ручку и изрисовала эту фотографию усами и рогами, потому что была маленькая и глупая. Надо сделать новую — шляп в доме — как у Матроскина гуталина.

* * *

Однажды меня назвали женщиной легкого поведения. Это было в Хотине, я водила своих друзей по крепости и присела в тенечке отдохнуть, а закарпатские пацаны перед приездом президента делали там реставрацию и ремонт. Они так виртуозно матерились, я такого никогда не слышала и представить на практике то, что они предлагали своему начальству, нашей власти и какой-то Маше, видимо, бухгалтеру, не смогла. Хотя на воображение никогда не жаловалась. И, как бывает в таких случаях, я стала смеяться.

И вот сижу под деревом на кирпичике, умираю от смеха. А тут проходит группа туристов. И мальчик-подросток говорит своему отцу восторженно:

— Дывысь, тату, нар-ко-ман-ка…

А его толстый тато:

— Ни, сынку, цэ не наркома-а-анка… Хех! (И подмигивает мне так по-приятельски, довольно фривольно, мол, знаем мы…)

Я своим друзьям с гордостью:

— Меня только что кокоткой обозвали!!!

А друзья на меня с сомнением, скептики такие:

— Это тебе послышалось…

* * *

Вчера в театре «Трудный возраст» прошел технический прогон новогоднего «Щелкунчика».

На сцене около 200 человек. У меня страшная головная боль. Я бегаю из зала на сцену, со сцены в зал, практически уложив голову на ладонь правой руки. То есть я таскаю голову на руке, как на блюде, и оттуда, из этой головы, веду свет и звукоряд. Кроме взрослых актеров, студентов и старшеклассников, участвуют младшие, вокалисты и танцевальные группы.

А в это время за кулисами.

Мыши из массовки что-то не поделили с карамельками из балета. К карамелькам присоединились цветы из младшей танцевальной группы, и битва завязалась живописная. Карамельки и цветы надавали мышам по ушам, а лакеи, наоборот, отлупили короля мышей и сломали три канделябра.

И все это тихо-тихо, потому что у М. очень болит голова. (Любимые…) Кто-то из музоператоров заметил, что задник, красавец такой весь в блестючих снежинках, почему-то ходит ходуном. Старшие побежали, заглянули, ужаснулись, разняли, утерли слезы и сопли, умыли мордахи.

Я узнала об этом уже в костюмерной после прогона.

Так в моем театре подрались животные, растения и десерт.

* * *

В сказке Гофмана ну от силы — десять действующих лиц. Я написала пьеску по «Щелкунчику», но оказалось, не так все просто. Моя дочь Лина, довольно сценичная, музыкальная и очень милая девочка, была назначена худсоветом на главную роль, роль Маши.

Лина — человек очень дружелюбный, контактный, общительный и доверчивый. На одну из первых репетиций она притащила с собой полкласса и заявила: «Мама, надо пристроить в спектакль моих друзей, им тоже очень хочется». Я дописала еще парочку мышей, парочку фей. Для близкой Линочкиной подруги пририсовала старшую сестру Дашу, но с условием, что Щелкунчик потом, когда превратится в красавца-принца, женится на ней, на Даше, поскольку самой Маше еще рано, а Линкиной подруге уже есть шестнадцать лет, и по законам нашей страны ей уже можно выходить замуж.

Лина согласилась скрепя сердце, но на следующую репетицию явилось еще человек двадцать, это уже были друзья Линкиных друзей, для которых Лина, скроив жалобное выражение физиономии — «Умоляю, мамочка, ты — лучшая», — выцыганила роли, которые я дописывала и расставляла по всему спектаклю, как шахматную композицию. В результате — мышиный король обзавелся дочками и их усатыми бойфрендами, Щелкунчик — мамой-королевой и папой-королем, четырьмя охранниками, работниками телевизионного королевского канала — Питером Пенном, Пеппи Длиннымчулком, двумя операторами и двумя непонятнокем, которые держали за два угла огромную телевизионную рамку, хотя ее вполне можно было подвесить на штанкете, при надобности поднимать и опускать, что было бы надежнее и современнее, — но куда было деть желающих?!