– Она спала. Я пришла навестить ее совсем поздно той ночью – после десяти часов. Я сходила на репетицию хора, а потом поехала в «Айви Лодж». В комнате было очень спокойно. Она была очень спокойна. Она не знала, что я рядом. Я сделала ей укол калия. Ее сердце остановилось сразу, естественно, но выглядело так, будто она просто продолжила спать. Я поцеловала ее, минутку посидела и попрощалась с ней. А потом поехала домой.
Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, она готова была упасть в обморок, но все напряжение и волнение тоже покинули ее. Она дрожала, каждая часть ее тела дрожала.
– Больше мне нечего тебе сказать, Ричард, – закончила она.
Она не знала, насколько долго потом еще продолжалась тишина. Она положила голову на спинку стула и закрыла глаза. Под опущенными веками она видела спокойно спящую Марту.
Через некоторое время Ричард встал, пошел в свой кабинет и разлил виски по двум стаканам. Он подал ей один, не произнеся ни слова. А потом она со страхом взглянула ему в лицо. Оно было неподвижным и слегка раскрасневшимся. Он не смотрел ей в глаза.
Когда он в конце концов заговорил, голос у него был странный, как будто его душили, но только что отпустили, или как будто он сдерживал рыдания.
– Мне сложно поверить, что ты сделала это.
– Я сделала это.
– Ты выносила ее и родила.
– Я думаю, в этом и была причина. Настоящая. Я любила ее.
– Да?
Они несколько секунд глядели друг на друга.
– Конечно, я любила ее. Как ты вообще мог в этом сомневаться? Я любила ее так же, как и ты.
– Конечно, – он сделал глоток виски.
– Ты знаешь, буквально ни дня не проходило без того, чтобы я об этом не думала.
– Убить ее?
Она на секунду зажмурилась, но потом сказала:
– Пожалуйста, не говори мне, что это не приходило и тебе в голову. Каждый раз, когда она заболевала очередной легочной инфекцией, когда у нее был очередной приступ пневмонии, ты говорил, что вот сейчас она должна умереть.
– Да.
– И что, есть большая разница?
– Если ты говоришь о том, был ли конечный результат тот же…
– Я говорю о том, что… ты хотел, чтобы она умерла. И я этого хотела. Но она не умирала, так что я отняла у нее жизнь. И она совсем ничего не поняла, она стала… свободной. Что бы это ни значило – да, она теперь свободна. Я освободила ее. Она была заперта в жуткой тюрьме, и я выпустила ее. Я вижу это только так.
– Ты не чувствуешь вины? У тебя и тени мысли об этом не мелькало?
– Эта мысль стоит у меня перед глазами в полный рост каждый день. Но вины я не чувствую. Нет, никакой.
– Я бы никогда не смог…
– Я не верю тебе.
– Боже, ты думаешь, что я смог бы совершить убийство?
Убийство. Это слово очень странно прозвучало в этой комнате, как слово на иностранном языке, которое никак не сочеталось с остальными. Оно не напугало ее и не заставило нервничать. Она просто не восприняла его и через некоторое время отвергла как неподходящее.
– Это не убийство… Можешь называть это как хочешь, но это не оно.
– Причинение смерти?
– Да.
– Зачем придираться к словам?
– Потому что они важны.
– Наша дочь была важна.
Он допил свой виски. Она к своему не притронулась. Он долго водил пальцами по пустому стакану. Потом поднялся. Подошел к ней и положил ей руки на плечи.
– Я понимаю. А теперь кто-то из нас должен сказать Саймону.
– Ни в коем случае.
– Потому что это Саймон или потому что Саймон – полицейский?
– И то, и другое. Он чувствовал с ней большую близость, чем любой из нас. Эти его странные разговоры с ней, то, как он ей пел, когда был маленьким, – помнишь? А как часто он приходил посидеть с ней… Это его убьет.
– Тем не менее, он из полиции.
– Ты думаешь, что мне нужно сказать ему? Что нужно обрушить все это на наши головы?
– На твою голову.
– Я не имею в виду позор и осуждение, тем более никто и не подумает об этом в таком ключе, никто. Я имею в виду предъявление обвинений и суд, газеты, и ради чего? «Очередной врач убил из милосердия…» Это происходит каждый день, мы оба это знаем. Все врачи это знают.
– Нам доверяли. Но больше нет. Доктора всегда под подозрением… После Шипмана 7
и тех дел в Голландии.– Тем более. Но я сделала то, что сделала, не как врач. Я обеспечила ей тихую кончину, потому что была ее матерью. То, что профессия врача позволила мне выбрать самый подходящий способ, – это просто совпадение.
– Ты не сможешь жить спокойно, пока не расскажешь об этом.
– Я рассказала тебе.
– Лучше бы не рассказывала! – вскрикнул Ричард Серрэйлер, и в этот момент слезы боли и ярости потоком брызнули из его глаз. – Я бы все отдал, чтобы этого не знать.
Сон опустился на нее мгновенно и не принес сновидений, но проснулась она в страхе: стук сердца отдавался в ее барабанных перепонках, между грудей тек пот. Ричард лежал в собственной постели на боку, отвернувшись от нее.