Мы подъехали к часовне после часа неторопливой рыси. Дождь прекратился, и, подъехав, мы увидели нескольких женщин, стоящих у расположенного за церковью кладбища. Я почувствовала траву, желтую и бурую, и среди нее – несколько белых левкоев и, как ни странно, одну или две поздних фиалки, а также мох на стенах – древний, бархатистый и золотисто-зеленый. Над стеною часовни склонилось узловатое сливовое дерево, давно отцветшее и растерявшее большую часть своих плодов. Я вдруг почувствовала волну любви, верности, преданности – но она исходила не от женщин. Эти чувства вообще исходили не от человека – и к ним примешивался страх…
Все женщины повернулись, услышав стук подков. Я узнала графиню Хантли по ее богатым одеждам и светлым, выпуклым глазам. Я видела ее издали на свадьбе лорда Джеймса – то бишь графа Морэя, – но меня ей не представили, так что она наверняка не знает, кто я такая. Рядом с нею стояли три женщины в простых темных платьях, их шеи и лица были обмотаны темными платками, но их распущенные волосы были непокрыты и не защищены от ветра и дождя. Они походили на ведьм из народной сказки. Одна из них держала за шкирку маленького охотничьего щенка.
Вот он – источник страха. Вот он – источник любви и верности. Щенок заскулил – и это словно кинжалом резануло меня по сердцу.
– Мадам! – воскликнула леди Хантли, видя только синий плащ, красных львов и едущую рядом со мною Мэри Ливингстон. Она присела в низком реверансе, что было нелегко на раскисшей от дождя земле кладбища. Этот реверанс явно был сигналом, потому что из часовни тотчас выбежала добрая дюжина воинов, двое из них схватили Лилид под уздцы, а остальные, размахивая кинжалами и дубинками, подступили к воинам королевы. Те нацелили на нападавших свои алебарды.
Лилид вскинула голову. Я почувствовала, как ее мышцы напряглись подо мной, и услышала сердитый свист ее хвоста.
– Подождите! – крикнула я. – Я не королева. Отзовите своих людей.
Все замерли. Я откинула с лица капюшон плаща.
– Матерь Божья, – пробормотала леди Хантли. – Говорила я Хантли, что королева ни за что не попадется в такую простенькую западню. А ты кто такая, девушка? Я тебя уже где-то видела. Донал, Кэлум, а ну отойдите.
– Я Марина Лесли из Грэнмьюара. Королева попросила меня…
– Ага, стало быть, ты та самая Лесли. Та, что была замужем за Глентлити.
– Да.
– Та, что желает обменять серебряный ларец Марии де Гиз на убийцу своего мужа.
– Таковы слухи. – Она могла посчитать, что ради этого серебряного ларца вполне можно было бы взять нескольких пленных, поэтому я пока не стала спешиваться. Я сказала: – Миледи, поклянитесь перед лицом ваших людей и моих, что отпустите нас с миром.
На несколько мгновений она вперила в меня свой взгляд, и я ясно увидела, как она мысленно что-то примеривает и прикидывает. Грозная женщина, Элизабет Кит, графиня Хантли – она напомнила мне еще одну грозную и неприятную особу – леди Маргарет Эрскин. В отличие от леди Маргарет лицо леди Хантли не хранило следов разрушенной временем красоты, но, возможно, это делало ее еще более опасной, ибо ей приходилось выигрывать свои битвы, не пользуясь таким действенным оружием, как красивая внешность. Она смотрела на меня, ожидая, что я пошевелюсь, отведу глаза или еще как-то проявлю свой страх. Но я сидела в своем седле прямо и неподвижно и глядела на нее так же пристально, как и она на меня.
– Хорошо, клянусь, – сказала она наконец. – Слушайте меня все: мистрис Марина Лесли и все приехавшие с ней беспрепятственно отбудут обратно в Эбердин после того, как она здесь немного побудет.
Воины Хантли закивали. Один или двое из них завели разговоры со своими недавними противниками, воинами королевы. По-видимому, они знали друг друга, и, скорее всего, некоторые даже приходились друг другу родней. Я взглянула на Уота. «Я за ними всеми приглядываю, – было написано на его лице, – ничего не бойся». Я соскользнула с седла на землю и, чувствуя себя в относительной безопасности, смело ступила навстречу леди Хантли.
– Александр Гордон из Глентлити, – сказала я. – Он был кровным родичем графа Хантли.
– Я его знала, – сказала леди Хантли. Я видела, что она держится настороженно; она ожидала, что я сразу же начну пересказывать ей устное послание королевы. – Он действительно был графу сродни.
– Вы знаете, кто его убил?
– Да откуда ж мне это знать?
– Вы были в Эдинбурге, когда королева приехала из Франции. Вы и ваш муж.
Она повернулась и зашагала прочь от меня, к трем женщинам, которые стояли у стены. Я последовала за нею. Подойдя ближе, я разглядела примыкающий к стене колодец. Его верхняя полукруглая часть была вытесана из цельного камня и покрыта полустертыми от времени изображениями лиц – чьих? Святых? Ангелов? Пиктских богинь? Невозможно было определить – они были слишком древними. Колодец был полон до краев, и поверхность воды казалась гладкой, как зеркало, разве что время от времени на ней оставляли отметины редкие капли дождя.
– Знаешь, что это за колодец?
– Колодец? Нет, не знаю. Я знаю, что часовня называется часовней Пресвятой Девы Марии в Стоунвуде.