Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

– Кто мне мог дарить? В рождество нас водили на елку, ту, что устраивало общинное управление, на ней, правда, висели кое-где игрушки, и каждый из нас надеялся получить подарок, но игрушки с елки никогда не раздавали, потому что нас было так много, что двух десятков игрушек было бы слишком мало.

– Ну вот, все же была елка, – примирительно вставляю я.

– Елка… Елка для детей бедняков… Может ли быть что-нибудь более грустное. Лучше бы их вовсе не устраивали, этих елок для бедных.

Мы выходим на берег канала. Над водой протянулись гирлянды электрических лампочек, сейчас все они горят, поскольку сегодня суббота, и это наводит меня на мысль, что спешить нам некуда и мы можем зайти куда-нибудь посидеть.

В частном, уютно помещении находим свободные места. Столиками здесь служат тщательно отполированные бочонки. На бочонок нам ставят бутылку красного вина и что-то из еды. Люди негромко беседуют, обстановка располагает к отдыху. Но вот перед стойкой появляется длинноногий и длинноволосый юноша с гитарой. «Ну все, – мелькает у меня в голове, – придется бежать!» Но счастье в этот вечер нам не изменяет – косматый оказался лиричной натурой; выдав несколько погребальных аккордов, он начинает петь, и его бархатный голос тотчас же овладевает вниманием всех:

Нет, не обещай мне безоблачных дней, безбрежной лазури и солнца.

Мне по сердцу дождь, этот серый туман, не надо, оставь мне плохую погоду.

Затем идут еще несколько куплетов, напоенных влагой и скорбью, за каждый следует рефрен:

Пускай меня хлещут и ветер, и дождь.

Что может быть лучше плохой погоды?

– Полезная мораль, – замечаю я, когда длинноволосый заканчиваю свою элегию. – Поскольку плохого в жизни куда больше, чем хорошего, не остается ничего другого, кроме как смириться с ним.

– Примиренческая позиция, – брезгливо морщит нос

Эдит. – Ненавижу я ее. – И добавляет: – А песня хорошая.

«Да и вино неплохое», – готов продолжить и я, чтобы не заниматься пустыми разговорами, заказываю вторую бутылку.

Наконец мы выходим на улицу. Ночь совсем как в той песне. Моросит дождь, на ветру мечутся тучи водяной пыли, раскачиваются гирлянды электрических лампочек, а в канале неслышно струится вода, унося желтые и лиловые отражения огней. Мы медленно идем по набережной, не обращая внимания на дождь, совсем как старожилы. Я уже намериваюсь повернуть в переулок, ведущий к дому, но

Эдит ловит меня за руку.

– Пройдемся еще по набережной.

– Ты хочешь сказать – до «Зодиака»?

– Только посмотрим.

– Послушай, Эдит…

– А что в этом особенного, господи! Прогуливаемся, как все люди.

– Тут никогда не бывает прохожих, особенно в такой час. И потом, нам совсем не по пути.

Все же долг кавалера побуждает меня уступить ей, и мы продолжаем медленно идти вдоль канала, подталкиваемые мокрым ветром.

– С чего ты взяла, что в помещение можно попасть лишь через кабинет Эванса? – спрашиваю я как бы ради того, чтобы поддержать разговор.

– Я это знаю.

– Я тоже знаю, но не в это дело. Как ты узнала? Видела сама или выпытала у кого-нибудь?

– Ох, опять ты за свое, – вздыхает Эдит. – Выпытывать я не собиралась, можешь быть спокоен. Достаточно заглянуть к секретарше Эванса да повнимательней приглядеться к фасаду, чтоб в этом убедиться.

– А почему ты думаешь, что там хранится архив, да еще секретный?

– Потому что, когда я однажды копалась в общем архиве, и кто-то пришел за каким-то документом, чиновник сказал: «Это не у нас. Это в архиве председателя». Значит, если в «Зодиаке» вообще хранятся какие-то бумаги по части особо секретных сделок, то искать их следует в архиве Эванса, а не в общем архиве.

– Глупости! Как ты не можешь понять, Эванс в этом учреждении только для парада.

– В торговых делах – да. Но я полагаю, что у этого человека есть и другая специальность…

– У каждого есть вторая специальность. Одни в свободное время ходит на рыбалку, другие собирают почтовые марки, третьи занимаются шпионажем. Экономическим, конечно.

– Ты просто невыносим.

– Но если у Эванса есть архив, – продолжаю я, стараясь укрыться под зонтом Эдит, – и если в этом архиве действительно хранятся серьезные вещи, он бы не стал доверять их местному человеку вроде ван Альтена.

– Ван Альтен вовсе не местный. Его привезли из Америки, куда он эмигрировал во время войны.

– Ты из пальца высосала?

– Случайно узнала, – отвечает женщина.

Мне не терпится возразить на это «случайно», но Эдит, шикнув, замирает у самого моста.

Прямо перед нами высится темный фасад «Зодиака». В

сущности, это четыре старых узких здания, прижавшихся друг к другу. Внутри их основательно переоборудовали и соединили коридорами. Здания трехэтажные, только одно, угловое, имеет четыре этажа. Весь третий этаж в нем занимает кабинет Эванса с приемной, в которой находится секретарша. Если в приемной никакой лестницы нет, очевидно, в помещении под кабинетом можно попасть только через кабинет самого Эванса.