Читаем Что посмеешь, то и пожнёшь полностью

– Совсем малого, дупель! Чтоб всегда Ленин был ко мне лицом!

– И когда подъезжаешь? И когда из своего кабинета перемахиваетесь ручками?

– Именно! Подъезжаю – он мне машет, едва выскочи я из-за угла. Я у себя в кабинете, – он уже снизу – (райком был на бугорке) – мне угодливо машет наверх. Нельзя ли, чтоб Ленин вращался?

– Нельзя.

– Вот так всегда! Вечный дубизм! О чём я ни попроси тебя… Нельзя и нельзя! Архирешительно нельзя!! Сотрись с экрана! Говорить нам больше не об чём.

Побежал по району смешок. И что это такой странный вождюк прикопался у рейхстага? Ко всем идущим в рейхстаг демонстративно стоит спиной!

Особенно это дёргало жалобщиков. Мол, и в рейхстаге нам правда не светит, раз сам Ленин уже на подходе повернулся к нам нижним бюстом и радостно машет ручкой рейхстагу. Понимай так: что рейхстаг ни делай, всё правильно!

Обком приказал Горбылёву за одни сутки развернуть Ленина лицом к идущим в райком.

И как только Ленин встал спиной к райкому, Пендюрин в отместку решил выпереть из своих замов Горбылёва. Но и это его не успокоило. Смертная скука сжала его. Он увидел, что люди, шедшие, наверное, со своими бедами в райком, уже не все подходили потом к райкомовской двери.

Они пристывали у Ленина и жаловались ему.

Ревность подпекала Пендюрина.

Однажды он налился с горочкой до полного одухотворения и, открыв своё окно, стал, как селёдка с глазами камбалы, слушать, что несли гнилушанские ходоки.

– Владимир Ильич! Что нам делать? Жрать нечего – одна солома осталась!

– А вы ешьте солому.

– Так мы же так мычать начнём!

– Ну почему же? Я вот по утрам липовый медок кушаю, а не жужжу.


– Владимир Ильич, я колхозник. Приехал в райцентр купить пару сапог, а денег не хватает. Вот до чего мы дошли! У вас голая голова, а у меня – ноги…


Другой крестьянин жаловался, что нечем в его колхозе коров кормить.

– А вы, батенька, – отвечал Ленин, – скрестите корову с медведем. Чтоб гибрид получился. Доится, как корова, а зимой сосёт лапу, как медведь.


На грязной лошади верхом подлетел секретарь колхозной парторганизации:

– Владимир Ильич! У нас хорошо развито соцсоревнование. Хоть и говорят, что оно похоже на соревнование социалистической системы с нервной, а мы, встав на трудовую вахту в честь Октября, рапортуем вам о своих больших успехах. Недавно на повестке колхозного собрания у нас было два вопроса: строительство сарая и строительство коммунизма. Ввиду отсутствия досок сразу перешли ко второму вопросу. Правда, у нас ещё попадаются недалёкие товарищи и не верят, что мы построим коммунизм. Так как их мне убедить?

– Кулаком! Кулаком!


Прискакал и председатель колхоза «Ветхий ленинский завет» Суховерхов:

– Владимир Ильич! Мы уже одной ногой находимся с вами в коммунизме. Но другой мы пока ещё в социализме. И долго мы так враскорячку стоять будем?

– А вы не стойте на месте! Работать, работать и ещё раз работать!


Из толпы ходоков выдвинулся вперёд мужик с жалобой на произвол ВЧК.

– А вы к Дзержинскому обращались? – спросил Ленин.

– Обращался. И он послал меня на хрен.

– Кристальной души человек этот Феликс Эдмундович! – воскликнул Ленин. – Другой на его месте к стенке бы поставил.


Среди ходоков затесался и один еврей со своей бедой.

Еврей в российской глубинке – эта такая диковинка.

Так вот эту диковинку милиционер и не подпустил к Ленину.

Накричал:

– Вы в своём уме? Вы что, не знаете, что Ленин давно умер?

– У вас всегда так. Если вам нужно, так он вечно жив, а если нужно бедному еврею, так он давно умер.


И тут пошли звонки.

– Владимир Ильич! Участники кронштадтского мятежа арестованы. Что с ними делать?

– Гасстгелять! Но перед гасстгелом напоить чаем. И непгеменно горячим!


Новый звонок. Дзержинский:

– Владимир Ильич! Когда расстреливать – до обеда или после обеда?

– Пгенепгеменно до обеда! А обеды отдать детям. Дети рабочих голодают!


Позвонила и секретарь.

– Владимир Ильич, вам посылка из Красного Креста.

– Детям! Отдайте всё детям!

– Там презервативы.

– Оставьте двадцать штук Дзержинскому, а остальное проколоть и меньшевикам.


Дозвонился и министр сельского хозяйства.

– Товарищ Ленин! Мне после смещения предложили возглавить онкологический центр. Но я же в этом ничего не понимаю!

– Но вы же руководили сельским хозяйством – и хлеба не стало. Займётесь онкологией – может быть, рака не станет!


В сторонке, справа, у клуба, построенного на месте снесённой коммунистами церкви, местный шансонье ублажал под гитару абсолютный слух Ильича:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее