Что такое литература?

И это бы еще куда ни шло: в общем и целом достаточно было бы просто не терять бдительности, ведь в конце концов только от нас зависит сделать так, чтобы литература не превратилась в отрасль промышленности. Однако дело обстоит гораздо хуже: у нас есть читатели, но нет собственной публики (17). В 1770 году класс угнетателей был тем единственным классом, который обладал идеологией и политическими организациями; у буржуазии не было ни партии, ни понимания собственной роли в истории: писатель работал непосредственно на буржуазию, критикуя старые монархические и религиозные мифы и внушая ей некоторые простейшие понятия, главным образом наделенные негативным содержанием: такие понятия, как свобода, политическое равенство и habeas corpus

[334]

. В 1850 году пролетариат, перед лицом сознающей свою роль и обеспеченной упорядоченной идеологией буржуазии, оставался стихийным и самому себе непонятным, подверженным время от времени вспышкам бесплодной и отчаянной ярости; Первый Интернационал затронул его весьма поверхностно; все еще только предстояло сделать, и писатель мог бы напрямую обратиться к рабочим. Мы убедились, что он упустил такую возможность. Но по крайней мере, он, сам того не желая и даже не ведая об этом, служил интересам угнетенного класса, когда подвергал отрицанию буржуазные ценности. Так или иначе, обстоятельства позволяли ему свидетельствовать перед угнетателем в пользу угнетенного и помогать угнетенному осознать свое положение; суть литературы пребывала в согласии с требованиями исторической ситуации. Но сегодня все переменилось: класс угнетателей утратил свою идеологию, пошатнулись его представления о себе и границы его теперь совсем не так легко определить; класс угнетателей теряет замкнутость и зовет писателя себе на подмогу. Зато угнетенный класс, сплоченный в партию и скованный жесткой идеологией, становится закрытой общностью; с ним нельзя больше общаться без посредника.