Снова бесконечная гладкая, ровная, прямая лента дороги. Часа через три, когда солнце уже нависло над западным горизонтом, собираясь покинуть бархатно-синее небо, долина уперлась в приплюснутый купол, и дорога сделала поворот. Площадка, обозначенная высоким столбом в середине; поворот на юг под углом в сорок пять градусов; снова пронзающий местность луч мерцающего полотна. Еще полчаса, и вдалеке замаячил еще один столб. Наконец еще одна такая площадка, еще один строгий угол – поворот направо на запад – еще один луч. (Интересно – откуда такая ненависть к кривым линиям и поверхностям? Испытательный зал, как видно, принадлежал к другой категории вещей и явлений.)
Еще через час, когда сумерки уже сгустились, они вышли к перекрестку дорог – первому здесь увиденному. Перекресток обозначился издалека; высокий параллелепипед, составленный как будто из рамок городских ворот, только без гербов и надписей наверху. Он стоял на квадрате площадки, пропуская через свои стороны перпендикулярные лучи двух дорог – с севера на юг, с востока на запад.
В центре этого сооружения, на высоте метров восьми-десяти, сам по себе, просто в воздухе, висел большой шар-многогранник – подобный тем на столах в тех комнатах, только во много раз больше. Уже издалека стало заметно, что шоколадно-вишневый шар разгорался – словно чем больше солнце уходило под горизонт, тем ярче разгорался огонь в камне. Теплый золотистый рубин уже заливает площадку, и чем больше сгущается темнота, тем дальше распространяется свет. Когда они, наконец, вышли на перекресток, шар горел так, что свет выхватывал из темноты склоны ближних холмов.
Гессех спрыгнул с коня и прошел под огненный шар. Воздел к пылающему рубину жезл и произнес очередную фразу. Многогранник на миг пригас, затем в его недрах возникла игра разнообразных цветов – так же как на тех маленьких настольных шарах. Гессех долго стоял, изучая этот калейдоскоп; радужные сполохи бегали по ближним склонам. Наконец мановением жезла погасил этот волшебный фонарь, обернулся и знаком велел спешиться.
Марк легко и лихо спрыгнул с коня (как настоящий ковбой, мелькнула дурацкая мысль), приблизился к шару.
– Таахейнтдем меэттосс, – сказал Гессех озабоченно, затем обвел жезлом большую дугу – от северного до западного горизонта.
– Что-то не так?
– Ведхедейсетт ргенгендеммде, – Гессех указал вдоль западного луча и спрятал жезл, бросавший в рубиновом свете тяжелые золотые искры.
– Что-то не так.
– Что-то не так, – повторил Гессех без акцента и усмехнулся.
Он сошел с полотна дороги, горящего в темноте своим бесконечным узором, и улегся на землю, так же спокойно и непосредственно как прошлой ночью – будто всю жизнь проспал завернувшись в плащ в чистом поле, и иного способа ночевать не представлял.
Марк присел рядом, открыл сумку и вытащил сверток с волшебным плодом. Ткань диковинно замерцала в свете огненного многогранника.
– Ты сегодня ничего не ел, – он протянул сверток.
Гессех приподнялся, оглядывая мерцающий сверток. Марк положил ужин рядом в траву и отвернул ткань.
– Айнехх-ка? Лоо, – Гессех хмыкнул, взял дольку и указал на оставшееся, приглашая разделить трапезу.
– Я как утром наелся, так до сих пор не хочу. Правда, эта штука, надо сказать... – Марк, поколебавшись (есть действительно не хотелось), взял дольку, остальное придвинул к Гессеху.
Закончив с ужином, тот знаком велел ложиться и спать. Марк свернул искрящийся материал, бережно спрятал в сумку, и растянулся на голой земле. Кони бродили рядом, бросая блики мерцающим снаряжением; Марк понаблюдал как они щиплют траву, закрыл глаза и почти сразу уснул.
– Проснувшись, он долго не мог сообразить в чем дело – вокруг ничего не было. Он вскочил и, наконец, понял, что снова опустился туман, сквозь какой позавчера они двигались целый день. Видимость была такая же – никакая, полтора метра. Из тумана образовался Гессех, вручил поводья, растворился. Марк зашагал в сторону откуда тот появлялся, и вышел на упругое полотно (самое лучшее качество этой дороги – на ней, кажется, никогда не устанешь).
Ускорил шаг и наткнулся на Гессеха – тот шел с конем под уздцы. Гессех свернул (похоже, на северный луч дороги), и они зашагали по плитам, узор которых едва виднелся в белой мгле под ногами. Марк совершенно не представлял сколько времени они прошли; обычно он чувствовал время достаточно точно, никогда не ошибаясь больше чем на десять минут. Здесь же, в этом непонятном тумане, чувство времени полностью исчезало. Сейчас мог быть как полдень, так полчаса до заката.
Наконец Марк почувствовал, что ему хочется в туалет (первый раз за все это время).
– Давай тормознем, – он тронул Гессеха за руку. – А то мне что-то тут это, – он кивнул в сторону. – Еда у вас классная – не ешь, не пьешь, почти ничего, а силы не убавляется, и в туалет не ходишь. Я уже стал забывать, что я человек, со всеми вытекающими отсюда...
Гессех, как видно, понял все, на неком телепатическом уровне, так как понимающе улыбнулся и покивал.
– Ээнххингет егхаргейм, – он указал в некую сторону.