Что-то не так (СИ)

Они пошли вдоль стены. Каждые метров сто по парапету был установлен шар – они ярко сияли на стенах и крышах в том, первом городе; здесь – такие же сгустки мрака как камень Эйнгхенне.

– Дассемме, – Марк указал на ближайший шар, припомнив что говорил тогда Гессех – то же, кстати, что недавно, там у башни, сказала Эйнгхенне.

– Кисттетт-гго, – рассмеялась та.

– Что тут смешного? Тем более, я ведь прав?

– Прав, – сказала Эйнгхенне и рассмеялась еще раз.

– Этим «кист» ты меня уже обзывала, кстати. Надеюсь это не грубое и циничное ругательство,

Они приближались к башне – огромный параллелепипед выползал в темно-синее небо серо-фиолетовым призраком. Наконец они подошли. Основание башни пронзалось стрелой дороги, которая бесконечной прямой стремилась на запад. Они поднялись по насыпи и свернули налево в арку.

Пройдя под шаром-многогранником, который продавливал мрак некой черной дырой, всасывая последние кванты света, они прошли под восточной стеной башни и оказались в черте города. Стемнело; город едва рисовался узором дорог и точек-кубиков зданий – прямоугольная сеть, местами нарушенная диагоналями равных углов. Они двинулись по дороге, пересекавшей город понизу и покидавшей его прямоугольником восточных ворот, дошли до первого перекрестка, свернули налево. По ширине полотна и наличию тротуаров можно было представить, что это была такая же центральная улица – и ведущая, очевидно, к такому же главному зданию наверху. Однако сейчас наверху уже ничего не было видно.

Они поднялись до первой площадки – перекрестка с первой улицей, шедшей параллельно сквозной нижней дороге. Девушка тронула Марка, указала на ближайшее здание. Они подошли – все такой же квадрат с аркой в переднем фасаде; они прошли в арку – все такой же квадратный двор.

Эйнгхенне, протыкая густые сумерки своим космически черным мешком, пересекла площадку двора, подождала у двери, и они вошли в помещение. Вернее сказать, погрузились в полнейший мрак – потому что внутри царила абсолютная темнота – действительно, что называется, «хоть глаз выколи». Тем не менее, она уверенно провела Марка в некое место. (Притом что он не сомневался, что в темноте она ничего не видит – волшебные диски в глазах наблюдались пока только у Гессеха, его облаченных в шлемы собратьев, и также у белого «мага».) Затем мрак растворился – Эйнгхенне открыла бесшумные ставни, и в помещение проник фиолетово-серый сумрак двора.

Глаза, уже привыкшие к темноте, различили квадратный стол и несколько стульев, расставленных в беспорядке – или, скорее, брошенных. Как будто людей сидевших за этим столом, ведших беседу, застигла какая-то тревожная новость, и они, второпях отодвинув стулья, быстро покинули помещение. На столе открытая книга; вокруг разбросаны листья, на которых, насколько можно было разобрать, велись заметки – как видно, прерванные вместе с беседой. Вот еще стержень – то ли кость, то ли тяжелое дерево; держать в руке очень приятно, не хочется выпускать; один конец заужен и оканчивается маленьким шариком. Без сомнения прибор для письма; выточен (или отлит?) из цельного куска материала – то есть ничем не заправляется.

– Веэргейгес, – послышался голос Эйнгхенне.

Рядом возникло бездонное пятно балахона, и девушка взяла Марка за локоть. Она увела его от окна в другой конец помещения, где обнаружилась лавка; просто заполированное, ничем не обработанное дерево, необыкновенно приятное пальцам и даже как будто теплое – здесь, во мраке и пустоте, ощущение особенно четкое. Они улеглись, рядом, плечом к плечу; Марк за день устал, и быстро уснул, не успев оценить такого дара небес. Когда он проснулся, серо-фиолетовый квадрат окна исчез, была абсолютная темнота. Эйнгхенне сидела на лавке и смотрела на свой кристалл. Она сидела спиной и держала камень перед собой, но Марк сразу понял, что камень светился, теплым густо-багровым огнем, – достаточно ярко чтобы очертить контуры стола и стульев, отразиться в полированном дереве искорками рубинов.

– Хейд-лерейнгет! – прошептала она, почувствовав, что он зашевелился.

Спрятав горящую каплю под балахон, поднялась и куда-то пошла – послышался только шелест ткани. Марк какое-то время сидел, затем снова прилег, ожидая девчонку и отгоняя сон.

Он сидел так долго, потерял счет времени. Затем, наконец, послышался какой-то неопределимый звук, затем далекий возглас Эйнгхенне: «Макхиггет! Мак...»

Крик оборвался, будто зажали рот.

Три секунды Марк сидел, пытаясь что-то сообразить. Затем вскочил – и тут же получил удар под колени, и грохнулся на пол. Падая, он ударился затылком о край лавки – в глазах вспыхнул огонь, полыхнули синие искры.

– Эллойгейммед, доо! – услышал он возглас и отключился.

Нейгетт