Он достал из куртки трубку листа, вытащил волшебный стилус, развернул лист, засветившийся приятнейшим глазу светом. Мальчишка, бросив взгляд на светящийся лист, ожил и повернулся. Затем не выдержал, поднялся, подошел, присел осторожно рядом и стал пялиться в лист.
– Видал-миндал? – Марк усмехнулся. – Зыбарь какая у меня штукакулина. Зыбарь как она ловенски скроллится, – он провел стилусом, и из-под верхнего края выплыли давешние каллиграфические упражнения. – Четко, да?
– Айвел! Эхентде-ргеэ эйсетт?
– От верблюда. Только не говори, что ты знаешь что это такое... Тут, наверно, столько в ней, кстати!
Он захотел «проскроллить» дальше (вдруг там что-то осталось, от предыдущих сессий, – вдруг кто-то неведомый забыл стереть свои упражнения, или просто не стал?), но мальчишка воскликнул, указав чистым отмытым пальцем:
– Гессех?!
– Нифиндыш себе, поца, – Марк удивился. – Ты умеешь читать? Только не говори, что вы все умеете там читать, кто в лохмотьях... Или, может, это все таки не ты?
Он даже всмотрелся в кругловатую физиономию, еще раз. Нет, мальчишка, конечно, тот самый, тот, не спутать хотя бы по голосу, и по манере улыбаться – сверкающими зубами.
– То есть Гессех тут, все-таки, такая шишкенция, что даже ты про нее знаешь? Хотя что значит «даже»... И непонятно кто такой ты, вообще-то. Ты сам, похоже, в некотором роде шишкенция, даром что облачен в убогое вретище, – Марк оглядел убогое вретище, выглядящее, тем не менее, чисто и как-то даже опрятно.
Мальчишка протянул руку, остановив ладонь рядом с листом, посмотрел словно спрашивая разрешения. Марк сдвинул надписи под верхний край, дал ему лист и стилус. Юнец аккуратно взял лист, развернул на безупречной поверхности пола, взял стилус, стал чертить – четкими уверенными движениями.
– Лейнгергеммех, – начертил квадратик, обвел стилусов вокруг головы круг. – Эммертейгесс, – провел линию влево, затем линию вверх, затем обозначил небольшой аппендикс под углом вверх-вправо, закончив таким же квадратиком.
– Мы туда должны были идти, – Марк кивнул.
От начала аппендикса мальчишка провел перпендикуляр вправо, под аппендиксом, закончил кружком:
– Оддетт Гессехемм айсседдентде. Ведхетт лайнайнггерт.
Сказал тихо, едва слышно, и снова оглянулся, и втянул голову в плечи. Марк едва сдержался чтобы не рассмеяться – настолько все это вместе казалось идиотски комичным (или, скорее, комично идиотским).
– То есть там сейчас Гессех? И там его можно найти?
– Нгаасетт Эйнгхенне ведхендетт, – новый аппендикс от кружка, на север, квадратик вправо от квадратика Эммертейгесс. – Ттайргес ройттейнгдерт Эммертейгенгест, – стилус коснулся левого квадратика, – ведхетт Эйнгхенне ройтенггерт ейсенг. Кхаа Гессех гаарангге-дди, – стилус коснулся кружочка, – хайнонгге ейсенг.
– А ты, получается, шпион? Эммертейгессов? Что ты там делал, тогда, в таком виде и в таком месте? Нет, мне на самом деле интересно – что это за паутина такая, которая меня опутывает. Что это за сеть такая, которая меня оплетает.
– Ттайргес, – сказал мальчишка как-то даже отчаянно.
– У тебя будут проблемы, – Марк кивнул и вздохнул. – Если ты меня потеряешь. С этой стекляшкой. Ладно. Вы меня тогда накормили, напоили и обогрели. А я ведь не свинья какая-то неблагодарная. Да и тот камень в затылок я тебе, так и быть, простил. Пошли, – он поднялся.
– Пошли, – мальчишка оживился.
– Пошли – таахейнгесс, понял?
– Понял.
Интересно, на что они рассчитывают? – думал Марк пока они снова шагали по бесконечному коридору к выходу в «игхорг». – Вернее, на что больше? На Эйнгхенне, или на то, что ему, по сути, ничего больше не остается – как стать элементом местной системы интриг? Ведь ему на самом деле ничего больше не остается. И то, что он реально ничего не понимает, может, в конце концов, стоить ему всего... Надо учить язык, надо добраться до какого-то определенного места, привести себя в более-менее стационарное положение, собраться с мыслями, вспомнить как можно больше услышанного, сопоставить с контекстом, все такое... Тем более, у него теперь есть такая замечательная записывалка...
Скорее всего, рассчитывают они и на первое, и на второе – теперь. Ведь если мальчишка, каким-то загадочным боком, был причастен ко всему этому с самого начала (хрен его знает, может быть, он и в деревне-то неспроста оказался, именно там и тогда? какой-то особо резидентный шпион, грязный, в лохмотьях?), то сначала они рассчитывали только на первое, а Эйнгхенне появилась потом... Или нет, может быть, кое-кто из них рассчитывает на первое, кое-кто на второе. Сколько их тут вообще? Кто был тот самый первый, атаковавший Гессеха тогда, на той самой первой «станции», – какой-то еще Эммертейгесс? Кто были те кто украл Эйнгхенне и обесточил его самого, тогда, в том городе, мертвом? Кто был тот хрен чуть не грохнувший тогда девчонку? Знать бы язык – не быть бы сейчас таким дураком, на цепочке.
– Эйн стагхангсетт, доо! – встревоженный голос разогнал рой этих мыслей, доставших уже по самое нехочу. – Ттайргес ведхенгдетт-не!