Чтоб никогда не наступала полночь

– Ты будешь жить, – медоточивым до ядовитости тоном повторила Инвидиана, – в назидание тем, кто может подвести меня в будущем. Отныне твои покои тебе не принадлежат. Можешь остаться в Халцедоновом Чертоге, но что до крова и пищи – в сем полагайся только на чужую милость. Всякий, кто поделится с тобой пищей смертных, будет жестоко наказан. Если же кому вздумается поднять на тебя руку, я отнесусь к этому снисходительно. С этих пор ты больше не знатная леди моего двора.

Слова королевы гремели жестко, безжалостно, точно удары молота о камень. Руки Луны безжизненно обмякли, без сил опустились на колени. Да, она могла удариться в слезы – возможно Инвидиане и хотелось, чтоб она разрыдалась, моля о прощении, покорно простерлась ниц, еще как-то выразила угоднический страх, но Луна не могла заставить себя шевельнуться. Без дрожи, без слез взирала она в ледяное, надменное лицо королевы и только старалась понять, чем могла провиниться.

– Взять ее, – равнодушно приказала королева.

На сей раз Ахиллу вправду пришлось поднять Луну на ноги и выволочь из зала прочь.

Воспоминания:

6 апреля 1580 г.

Все началось с легкой дрожи, со звона тарелок и чашек на полках буфетов, со стука ставень о стены.

Затем затряслись сами стены.

Опасаясь, как бы потолки не рухнули прямо им на головы, люди выбежали на улицы Лондона. Там-то их и поджидала смерть: кладка стен расшаталась и камни посыпались вниз, на мостовые. Катаклизм не щадил ничего – даже каменный шпиль Вестминстерского аббатства треснул и рухнул на землю. Королеву беда застала в комнатах Уайтхолла; по всему югу Англии сами собой, без помощи человеческих рук, зазвонили церковные колокола.

Легковерные решили, будто на их головы наконец-то обрушилась Божья кара.

Но нет, кара сия исходила не от Господа, да и предназначалась отнюдь не для них.

В глубинах Канала всколыхнулось морское дно. Казалось, волны вздымаются к самому небу. Море поглощало всех, невзирая на флаги: англичане, французы, фламандцы гибли в воде, шли ко дну вместе с разбитыми в щепки кораблями.

Кое-кому незадолго до гибели посчастливилось лицезреть причину столь великой дрожи вблизи.

Огромные тела с титанической силою взрезали волны. Пред взорами нескольких злополучных мореплавателей предстали исполинские головы, ладони величиной с ломовых лошадей, ноги толще древних дубов, а затем воды поднялись на дыбы, и больше они не видели ничего.

В том месте, где от скал Дувра откололась и рухнула в море часть каменного утеса, возник свежий белоснежный шрам.

Еще не один день смертные по обе стороны Канала будут чувствовать отголоски землетрясения, даже не подозревая, что там, в глубине неспокойного моря, ужасные твари морские пируют на мертвых телах Гога и Магога, лондонских великанов, изображения коих торжественно носят по улицам города каждый праздник Летнего солнцестояния, во главе процессии лорд-мэра.

Нечасто конфликты дивных становятся столь очевидны для всех, но великаны, гордые древние братья, давно отказывались признавать над собой власть какой-то там королевы, а Инвидиана неповиновения не терпела. Одни говорили, будто когда-то она состояла с братьями в дружбе, но прочие поднимали их на смех: друзей у Инвидианы не было отродясь. В лучшем случае, когда-то Гог и Магог были для нее полезны.

Теперь же надобность в них отпала.

Расправиться с великанами втихомолку было невозможно. Инвидиана двинула на них полчища прислужников, эльфийских рыцарей и обайа[36], баргестов и красных колпаков из северной Англии, а командовал этим войском жестокий сэр Кентигерн Нельт. Сражение бушевало на скалах Дувра, пока вначале один, а за ним и второй брат не пали под напором противника. Напоследок, выражая презрение к побежденным, Нельт швырнул их тела в море – оттого-то земля и содрогнулась на многие мили окрест.

Пока смертные прятались по углам да молились, дивные воины насмехались над павшими врагами. Когда же волнение в море утихло и любоваться стало нечем, они отправились восвояси, праздновать свой кровавый триумф.

Округ Тауэр, затем Фаррингдон Вне[37], Лондон,

15 апреля 1590 г.

Под неусыпным взором монументального каменного изваяния Елизаветы Девен ехал к вершине Ладгейтского холма, в сторону городской стены. Взгляд королевы заставлял чувствовать себя мальчишкой, пойманным за увиливанием от дел. Да, в этот день лейтенант Благородных пенсионеров позволил ему не являться на службу, и все же, въехав в сопровождении Колси в ворота, украшенные изображением королевы, и оказавшись в Лондоне, Девен вздохнул с облегчением.

Дожди, заливавшие город в последние дни, в кои-то веки отмыли столицу если не дочиста, то хоть отчасти. Улицы поменьше и поуже до сих пор утопали в предательской слякоти, но Девен держался широких проездов, влажно блестевших мокрым булыжником и тесаным камнем мостовых. Внимательно следить, куда конь ставит ногу, пришлось только после того, как он повернул на север, к холму Святого Дунстана.